Ольга Матвеева - Иван-Дурак
Иван ее не сразу узнал: трудно было поверить, что живой скелет землистого цвета, лежащий на больничной койке, это и есть некогда прекрасная, нежная и румяная Верочка. Зато когда узнал, понял, что, видимо, ее и нужно было спасать, видимо, в спасении этой женщины и заключается его миссия. Вот оно! Вот! Да, да! Это оно! Осталось только понять, что с ней и как ее спасти.
— Здравствуй, Вера, — произнес он тихо.
Скелет с трудом открыл глаза:
— Ваня?
— Да, Ваня. Что с тобой?
— Врачи говорят — анорексия.
— Ты что, похудеть хотела?
Скелет улыбнулся:
— Нет, просто не могу есть. Не получается.
— У тебя что-то случилось?
— Случилось, Ваня, случилось. Не смотри на меня, отвернись. Мне неприятно, что ты видишь меня такую. Зачем ты пришел?
Иван отвернулся к окну.
— Да вот, приехал дочь навестить, услышал, что ты в больнице, решил зайти — проведать.
— Вовремя, как раз, чтобы проститься — умираю я, Ваня.
— Глупости, анорексия лечится, поживешь еще.
— Это если хотеть лечиться, хотеть жить, а я не хочу.
— Ты можешь подняться и выйти в коридор? Может быть, мы наедине поговорим?
— Говори здесь, мне все равно умирать скоро. Мне уже безразличны земные дела.
— Расскажи мне, что с тобой произошло. Почему ты оказалась в таком состоянии?
— Ваня, это уже не имеет значения.
— Расскажи, — приказал он.
Скелет долго молчал, вздыхал и кряхтел, а потом заговорил:
— Мама умерла от рака. Долго и мучительно умирала. Похоронила я ее, и тут выяснилось, что квартира ей уже не принадлежала… А, значит, и мне. Пришли какие-то люди, показали какие-то документы и заставили меня съехать в течение недели. Мне некуда было уходить, я осталась. Тогда пришли какие-то мужчины, взломали дверь, дали мне полчаса на сборы, а потом вышвырнули меня на улицу. Я в музее поселилась. Директор у нас добрая, не выгоняла меня. Только вот я есть перестала. Вот и вся история.
— Подожди, я не понял, а почему у тебя отобрали квартиру? Кто эти люди?
— Мама вступила в какую-то секту. Я не заметила сразу. Она и раньше-то невыносимая была, а тут еще хуже стала: стала носить все черное и меня заставила, запретила смотреть телевизор, говорила, что это зло. Она даже художественную литературу читать перестала и все книги, которые дома были, на помойку выкинула. Говорила, что все эти бредни — происки дьявола. Тут я и заподозрила неладное. Я пыталась ее убедить, что нужно ей уйти от этих людей, что она губит себя, да и меня тоже. Но ты же помнишь мою маму, она же всегда права, только она и никто больше… Вот на кого-то из сектантов перед смертью она и переписала квартиру.
— Ну не просто же так она в секту-то подалась?
— Отец…
— Что отец?
— Мой отец. Он, оказывается, вором был. Мама никогда мне о нем не рассказывала. Влюбилась в юности, а он вор. Его посадили, а мама меня родила. Он появился. Его в очередной раз из тюрьмы выпустили, и он к нам пришел: «Здравствуйте, я ваш папа!». Я была в шоке, а мама была счастлива. Никогда ее такой счастливой не видела. Отец три месяца у нас жил, а она не заболела даже ни разу, сама еду готовила, похорошела. А потом…, — Верочка умолкла. — Он украл все мои драгоценности и снова исчез. Мама состарилась в одно мгновение, заболела тут же. Она очень страдала. В секте пыталась найти утешение…, — Верочка заплакала. — А потом рак… и смерть… Я осталась совсем одна.
— А ты сама, у тебя как жизнь складывалась?
— Ваня, ну зачем тебе это?
— Думаю, как можно тебе помочь. Для этого мне нужна информация.
— Не нужно мне помогать…
— Думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты умираешь?
Скелет усмехнулся:
— Извини, забыла, что ты у нас рыцарь.
— Рассказывай.
— Была у меня еще пара богатых любовников. Не любила я их. Тебя только и любила. Никого больше. Сама себе противна была, чувствовала себя проституткой, продажной женщиной. Но мама меня заставляла встречаться с этими мужчинами, денег требовала. Жили мы раньше спокойно, ну нищие и нищие, думали, что богатство — это не для нас. И не стремились ни к чему… Пока я тебя не встретила. А тут почувствовали вкус денег… И как с цепи сорвались. Особенно мама. Как я ее ненавидела! Часто твои слова вспоминала, когда ты мне говорил, что нужно бежать от нее хоть на край света, хоть на Луну! Только куда ж я сбегу? Крепко она меня держала своими болезнями. Всю жизнь мне сломала! — по впалой, дряблой щеке снова покатилась слеза. Верочка не стала ее утирать. — Мне перевалило за тридцать, — продолжила она слабым голосом, — и образ бедной немолодой экскурсоводши никого уже больше не привлекал. Я вызывала просто жалость и брезгливость что ли какую-то с оттенком презрения. Желающих мне помочь больше не было. Мы снова оказались в полной нищете. Потихоньку продавали мои украшения — много мне их надарили. А потом отец украл остатки драгоценностей… Ну, а дальше ты знаешь.
— Это, безусловно, очень печальная история, но поводов кончать жизнь самоубийством я не вижу. — Резюмировал Иван.
— Я умираю от болезни, а не кончаю жизнь самоубийством! — обиделась Верочка.
— У тебя не физиологическое заболевание, а психологическое. Значит, проблема в твоей голове. Позерство чистой воды! Твоя болезнь воплощение твоего лицемерия. Тебе же невыгодно выздоравливать, кто тебя тогда будет жалеть? Да и идти тебе некуда, а тут как-никак крыша над головой. Знаешь, от чего ты умираешь? — Верочка нашла в себе силы отрицательно покачать головой. — Ты умираешь от жалости к себе. Вот, что тебя убивает. А можно ведь начать есть и продолжить жить.
— Зачем? Мне негде жить!
— Дура ты! Ты, наконец, свободна! Ты вольна делать то, что хочешь ты, а не твоя мать. Только ведь ты сама-то жить и не умеешь. И смелости, чтобы попробовать, в тебе нет! Мне тебя не жаль, ты сама своими руками создала то, что сейчас имеешь. Ты ведь матери своей никогда не сопротивлялась, что она говорила, то ты и делала. Удивительно, что она еще на панель тебя не выставила. А ты и пошла бы — мама ведь велела!
Верочка рыдала в голос.
— А ты ведь можешь снимать квартиру, уехать в Москву, выйти замуж за границу. Да полно вариантов! — продолжал Иван. — Но ведь насколько проще лежать в больнице и медленно умирать!
— Ты такой жестокий! Чтобы сделать то, о чем ты говоришь, нужны деньги, а у меня их нет! Как жить без денег?
— А зарабатывать ты не пробовала?
— Я ничего не умею!
— А научиться? Под лежачий камень вода не течет!
Верочка продолжила свои рыдания, на Ивана зашикали ее соседки по палате.
— Уходите, молодой человек, уходите, — сказала ему дама лет семидесяти в цветастом халате, — не видите, плохо человеку, а вы ей еще такие вещи говорите. Стыдно! — она осуждающе покачала головой.
