Аня Сокол - Первый ученик

— Я — Николай Лисицын.

Макс отвернулся, почему-то именно в этот момент ему вспомнилось светлая кожа и вздохи, едва слышные, но такие оглушающие. Трудно смотреть в глаза человеку, чья внучка провела под тобой пару ночей. Словно он мог залезть в голову и увидеть эти воспоминания.

— Спасибо за внуков.

— Не благодарите, я мало что смог.

— Ты оттянул их внимание на себя, дал нового подозреваемого, дал право на сомнение. Именно поэтому Калес и Настя еще живы.

— Как гвардеец?

— Без сознания.

— Надеюсь он очнётся, — Грош выпрямился и посмотрел на Лисицына.

— Благодар…

— И надеюсь, что сам сверну ему шею.

Николай вглядывался в лицо Грошева. Он не стал протестовать, ругаться, не стал угрожать. Просто смотрел.

— Что он сделал? Смертельно оскорбил? Плюнул в душу? Обманул?

— Убил моего отца.

Карие глаза сузились.

— Доказательства?

— Спросите его. А еще лучше следователя Траворота.

— Мы не повышали ему кад-арт, — проговорил мужчина в сторону, — Но теперь видимо придётся.

— Вы не особо удивлены, — сидя на койке, Макс прислонился к стене, — Но с этим можно не торопиться, отец не вернулся.

— К Насте претензии будут?

Парень сцепил зубы.

— Что, ни одной?

Дверь открылась, Лисицын повернулся, увидел Старшего куратора и морщины на лбу разгладились.

— Что скажешь Вячеслав?

— Много чего. И все нецензурное, — ответил Нефедыч, — Почему в это дерьмо снова макнули меня?

— Ну, не совсем тебя. И даже не твою семью.

— Студентов. За них отвечаю я, как ни крути.

Грошев не удержавшись хмыкнул.

— А я за тебя, — не обращая внимания на парня Лисицын встал, — Обещал твоему отцу, если помнишь. И сдержу слово. Идем.

Куратор вышел из камеры первым.

— Кто такой Цаплин? — спросил уходящего Николая Максим.

— А сам как думаешь?

— Служба безопасности императора?

— Нет. Или не совсем, — Лисицын задумался, — Шутка в том, что никто толком не знает. Но приказа на уничтожение отдал не он. Это СБ, как раз ратовали за полную зачистку и посмертное расследование. А Цаплин остановил, полномочия у него закачаешься, — мужчина остановился на пороге и, обернувшись, добавил, — Про него с уверенностью могу сказать только одно, пару лет назад он носил другую фамилию.

Свет погас, в замке повернулся ключ. Грош снова остался один, зато гости нанесли визит в карцер напротив. Он слышал, как говорила Лиса, как отвечал ей дед, как непривычно мягким голосом Старший Куратор что-то объяснял им обоим. Слышал, но не мог разобрать ни слова.

Через пару часов Макс понял, что-то не так. Это иррациональное чувство пришло в один момент, и он целую минуту сидел неподвижно, пытаясь понять, что его вызвало. Звук? Запах? Ощущение? Нет, что-то другое.

Парень встал. Узкий пенал комнаты, тишина и темнота. Вот оно! Снова. Кусочек света, заглядывающий в камеру через замочную скважину, погас и зажегся.

Грош старясь двигаться, как можно тише сместился к двери и заглянул в щель. Никого не было, свет горел так же ярко, не мигая. Макс ждал, пока не затекли колени. Прислушивался. Пока ему не стало казаться, что он на самом деле, что-то слышит. Далекий шум, близкий шорох, стук собственного сердца. Воображение или реальность? Парень закрыл глаза и досчитал до десяти. Звуки исчезли. Он встал, и в этот момент словно ожидая, пока он сдатся, свет снова исчез. В замочной скважине щелкнул ключ.

Желать скорой развязки — это одно, дождаться на деле — другое. В девяти из десяти случаях ты оказываешься не готов к финалу. Макс повернулся, разглядывая посетителя без всякого удивления. Мужчина, шагнув в комнату, без слов ударил парня в грудь.

— Что вы делаете? — услышал он крик Лисы, которая наверняка, как и он ранее приникла к двери.

Парень согнулся, ухватился рукой за железную койку, хватая ртом воздух. Ему тут же накинули на голову, какую-то тряпку, едва не перекрыв кислород полностью. Пакет? Мешок? Наволочка?

Он вскочил, стараясь стряхнуть ткань, но руки жестко зафиксировали. Дернувшись, он ударился коленом о койку. Сначала первого, а потом второго запястья коснулся металл наручников.

Он запнулся ногой за ногу, влетев плечом в косяк, но упасть ему не дали, пусть такая забота отдавала грубостью.

— Куда вы его тащите?

— Макш! Што тахое?

Грошев слышал удаляющиеся голоса друзей, чувствуя, как его толкают все дальше и дальше во тьму, пахнущую пылью. Кожу на ладонях обдало прохладным ветром, и парень понял, что они вышли на улицу.

Шагов через пятьдесят Макс снова споткнулся, конвоир выругался и ударил парня в плечо. Грош полетел на землю. Ударился коленом и обжог руки о крапиву или еще какую зеленую пакость. Его ударили снова, на этот раз в живот и потом пнули, и он откатился на спину.

— Что вам надо? — не выдержал парень.

Молчаливое избиение было неправильным. Макс не мог подобрать другого слова. Побои можно вытерпеть, кому знать, как не ему. Можно защищаться, можно уклоняться, отползать плача и умоляя остановиться. Но нельзя все это делать в тряпочной темноте, не видя, чьи руки наносят удары, не понимая, куда будет нанесен следующий.

Макс чувствовал влажное дыхание. Все что его окружало это пахнущая пылью тряпка, и боль, оставляемая невидимыми руками и ногами.

— Что вам… — очередной удар заставил его проглотить вопрос.

Парень упал, не пытаясь подняться, если хотят пусть запинывают. Тряпку с лица сдернули, и темнота сменилась ослепительным светом. Перед глазами все расплылось, брызнули слезы. Не от пинков и ударов, от рези этого чистого дня.

— Где он? — Гроша схватили за волосы, заставляя поднять голову, — Где камень?

Парень заморгал тёмное пятно обрело четкие очертания. Свет поблек, он увидел того, кто пришел в карцер и вытащил его из камеры. Того, кто не отвечал на вопросы, а задавал свои. Старший куратор выглядел совсем не таким, как еще недавно в обществе Лисицына. Нефедов был в ярости. Безумная ледяная злость мужчины могла довести до истерики любого студента.

Но Макс смотрел не в глаза, не на кривящиеся выплевывающие слова губы, он смотрел ниже, на то, что выглядывало из-под ворота рубашки. На цепочке, рядом с покачивающимся муляжом кад-арта висела железная табличка. Ничего странного, ничего необычного. Куратор — военный. Только вот вместо полагающегося всем солдатам единственной строчки пятизначного номера, там было целых две. Координаты старой метрической системы контрабандистов.

— Где? Камень? Керифонта? — Нефедов сопровождал каждое слово ударом, в лицо, под ребра, в плечо.