Ночь ведьмы. Книга первая - Сара Рааш
Ближе всех ко мне стоит Йоханн. Не слезая с седла, я перегибаюсь вниз, пытаясь встретиться с застывшим взглядом парня. Он пытался помочь нам, он был рад, что Трир восстал против террора архиепископа. Но сейчас его взгляд расфокусирован, и, хотя каждый мускул в его теле напряжен, в нем ощущается пустота. Паук забрался на его плечо, и я наблюдаю, как тварь ползет по лицу Йоханна, задевая восемью лапками его щеку, а тот даже не вздрагивает. К моему горлу подкатывает желчь, когда паук ползет по переносице к левому глазу и его тонкие черные лапки пересекают красные прожилки на белом глазном яблоке.
Йоханн не моргает.
Но думаю, его глаза все-таки чуть фокусируются, хотя и не двигаются. Внутри у него не совсем пустота.
А ужас, неприкрытый, кричащий ужас, который не может вырваться на свободу.
– Я должен спасти Фрици, – шепчу мальчику. – Но я вернусь за тобой.
Я разворачиваю Скоксе и мчусь обратно к Дикой охоте.
– Я не знаю, почему они застыли, – говорю Бригитте, – но это работа Дитера. Ни один человек не может быть таким неподвижным.
– Тогда это ловушка, – предполагает Корнелия, останавливая своего белого жеребца рядом с нами.
Бригитта молча кивает.
– Мы должны миновать их. – Я встречаюсь с Бригиттой взглядом. Дитер намеренно поставил на нашем пути этих жутких солдат, точно живые игрушки. Они наверняка могут напасть в любой момент.
– Ты идешь первым, – говорит Бригитта. Корнелия начинает выражать сомнения, но Бригитта качает головой, утверждая, что скорость здесь важнее всего. Корнелия, может, и старейшина, и жрица, но на поле боя Бригитта мудрее всех. Корнелия склоняет голову, соглашаясь, что я должен следовать первым.
– Младший, вон там, – говорю я, разворачивая Скоксе и указывая на Йоханна. – Если сможешь, спаси его.
Бригитта хмурится, но кивает. В этот момент я касаюсь бока лошади. Скоксе немедленно реагирует, будто сжатая пружина, готовая к прыжку, разворачивается и мчится рысью, огибая застывших солдат.
Лесной народ следует за мной на расстоянии нескольких шагов. Я почти прошел половину пути, когда в толпе охотников слышен шум.
– В атаку! – кричит один из них, Кок, друг Бертрама, насколько я помню. – Убейте их всех!
Хэксэн-егери бросаются в битву на удивление быстро, если учитывать то, какими они выглядели до этого. Скоксе легко уворачивается от ударов, и я использую рукоятку меча, чтобы проломить череп тому, кто умудряется подобраться близко. Я не хочу никого убивать, но и не могу позволить им задерживать меня.
К счастью, лесные жители отвлекают большую часть внимания на себя, и хэксэн-егери с обнаженными мечами проносятся мимо меня, бросаясь на других. Я приказываю Скоксе двигаться быстрее, но успеваю увидеть глаза бывших товарищей.
Глаза у них пугающе пустые и голубые, не темные, не карие или зеленые. Теперь у каждого глаза Дитера Кирха. И хотя они атакуют, используя те же навыки, которые прививали нам в юности на тренировках, в этой битве есть что-то странное. Я вижу, как один из охотников рубит воздух, сражаясь с невидимым врагом. Двое натыкаются друг на друга, отталкиваясь от чужих плеч и даже не понимая, что наткнулись на своих же. Они сражаются как зачарованные, будто видят своими странными голубыми глазами что-то такое, чего никто из нас не видит. Их удары наносятся низко, по коленям лошадей, а не по всадникам.
«Дитер вселился в них, – думаю я, когда прорываюсь через последний ряд и, набирая скорость, мчу по дороге в Баден-Баден. – Он ожидал противников, но никак не чудовищно огромных лошадей».
Мне интересно, с чем, по мнению охотников, они сражаются, какие галлюцинации завладели их разумом?
Когда битва остается позади, передо мной предстает Баден-Баден, расцветающий мириадами улочек. Я направляюсь к центральной площади города.
Здесь так тихо.
Стук копыт Скоксе оглушает. Мои руки сжимают поводья, страх пронзает сердце. Уже поздно, но не настолько. И если Адвент был временем поста, жертвоприношений и спокойных раздумий, то Рождество и дни до конца года – это время радости и празднования, когда зажигают свечи, чтобы переждать самые мрачные времена.
Сейчас ничего, кроме тишины.
Приближаясь к центру города, я вижу ряд деревянных столбов вдоль дороги.
Я останавливаюсь, чтобы пересчитать их. Двадцать черных столбов, на которых теперь только пепел и сажа. Их вереница ведет в глубь города.
Это жуткий след, проложенный из останков невинных людей, сожженных за колдовство.
И он ведет к последнему столбу, в центре пустого города.
Фрици привязана к огромному бревну из тиса, его бледный цвет резко контрастирует с остальными почерневшими столбами вдоль дороги. Подбородок Фрици опущен на грудь, распущенные волосы падают на лицо, отливая золотом. На мгновение – на целую ужасную, наполненную болью вечность – мне кажется, что она умерла. Но затем она дергается, и, несмотря на то что ее связали, несмотря на то что она без сознания, мой плач утихает. Она жива.
Сквозь завесу ее распущенных волос я замечаю отблеск темного металла. Мои зубы сжимаются при виде железного намордника, натянутого на ее рот, это злое насилие над ее телом, которое вынуждает ее молчать. По площади проносится легкий ветер, и хотя Фрици почти без сознания, она издает звук, полный боли. Мои глаза невольно расширяются – порыва ветра едва хватило, чтобы задеть ее платье, но…
На ее одежде повсюду следы ожогов. Середина платья выжжена, обнажая бледный живот Фрици, покрытый черными и красными шрамами, рубцы так болезненно чувствительны, что от малейшего ветра она корчится. Кровь забрызгала ее некогда красивое платье, которое теперь свисает лохмотьями с ее тела.
У меня закипает кровь.
Я получу удовольствие, когда буду ломать Дитеру каждый палец за то, что он посмел прикоснуться к ней. Я буду наслаждаться его криками, когда вырву язык из его мерзкого рта. А потом получу еще большее удовольствие, раздавив его горло каблуком и наблюдая, как жизнь покидает его бездушные глаза.
– О, смотрите-ка! – насмешливо кричит мужской голос. Скоксе нервно подпрыгивает, будто зная, что Дитер является более грозным противником, чем все, с которыми она когда-либо сталкивалась прежде.
Я спешиваюсь и привязываю поводья к луке седла, чтобы они не волочились по земле и не путались под копытами лошади.
– Иди к Бригитте, – говорю я, веря, что Скоксе меня поймет. – Веди их сюда. Поторопись.
Когда я на шаг приближаюсь к Фрици и столбу, лошадь поворачивает, ржет, и ее копыта стучат по
