Подъем, спящая красавица! (СИ) - Анастасия Разумовская

— А может?

— Может.

Осень испуганно посмотрела на него, зажмурилась и ткнулась в такое надёжное плечо.

— А что будет с тобой? Если не… — спросила жалобно.

— Неважно.

— Бездна сожрёт тебя самого, — прошептала она, вспомнив давний разговор.

Эй промолчал. Провёл грубой ладонью по её мягким волосам.

— Он не сможет тронуть тебя в Первомире. Ты не давала повода. Здесь, в отблесках, у нас намного больше власти. Там — не тронет. Пошли. У нас мало времени.

Осень молчала. Эй ждал, обнимая её с неожиданной для него самого нежностью.

— А что станет с монфорийцами?

— Я не знаю.

— Ты же не сможешь сделать для них всё это, — она кивнула на планы.

— Нет. Я — разрушитель.

— Понятно.

Она опустила руки, села в кресло, подвернув ногу. Искоса взглянула на него.

— Тебе же не обязательно вот прям сразу меня насиловать, да?

— О чём ты? — раздражённо проворчал Эй.

— Ну… видишь ли, я — девственница, извини за подробности. И, если правильно понимаю, в первый раз это будет больно.

— Что⁈

Он пнул столик и тот отлетел к противоположной стене, рассыпав учебники и бумаги.

— Ты рехнулась⁈

— Перестань. Ты же не убьёшь меня, не станешь калечить и пытать. А это… ну, я переживу. В конце концов, есть же любители БДСМ… Главное, чтобы не вот совсем первый раз…

Эй подавился и раскашлялся.

— Я не буду этого делать! — прорычал глухо.

— Перестань, — мягко возразила она, смело глядя ему в лицо. — Ты же понимаешь, что так будет лучше для всех?

— Мне срать на всех.

— Фу, — Осень поморщилась. — Эй… Я обещаю: я тебя не прокляну, чтобы ты ни сделал. И не разлюблю, и…

— Кажется, меня сейчас стошнит от твоего альтруизма!

Её губы задрожали, на серые глаза навернулись слёзы. Девушка отвернулась:

— Твои слова намного больнее, чем… Уходи. Я никуда не пойду с тобой. Ни в Первомир, ни в какой либо иной…

Волк снова присел рядом, взял руки, удержал в своих — Осень попыталась выдернуть.

— Я не хочу, — прошептал он. — Осень, ты — первый человек, кому я не хочу причинить боль.

— И которому ты её причиняешь. Сделай это ради меня. Пожалуйста. И не дразнись.

Эй смотрел на неё с всё возрастающим изумлением. Поднялся, поставил столик на место. Замер, не глядя в её сторону и сдавленно выдохнул:

— Хорошо. Но… я не умею нежно.

— Я научу.

Эй оглянулся, приподнял брови и выразительно хмыкнул. Осень заалела до самых ушей.

— Я не опытна, да, — проворчала сердито. — Но я же могу сказать, как мне хочется?

— Да.

— Тогда… поцелуй меня. В губы. Для начала.

Когда он целовался, то слегка прикусывал её нижнюю губу, и у Осени возникло чувство, будто её едят и даже смакуют. Но очень осторожно.

— Я тебя люблю, — упрямо прошептала она, зажмурившись.

Эй не ответил, коснулся тоненькой шеи губами в том месте, где билась яремная вена. Судорожно выдохнул, забрал тонкие волосы в ладонь.

— Прости меня, — прохрипел, — за всё, что будет дальше.

Осень не смогла ответить: голова закружилась так сильно, что девушка почти повисла в руках волка. Эй подхватил, посадил на постель. А потом вдруг поцеловал её ноги, внутреннюю сторону бедра чуть выше колен. Нежно-нежно, и Осень, подумавшая было: как и куда делся кигуруми, тотчас забыла об этом. Она запустила пальцы в его волосы, потянула на себя, выгнувшись и застонав, и весь мир растаял и вспыхнул пламенем.

* * *

Они лежали и молчали, рассматривая потолок, и её затылок уютно разместился в его подмышке.

— Почему Петербург? — вдруг спросила девушка.

— Не понял.

— Почему вы оказались в Петербурге? Детский крестовый поход — это Франция и Германия. А тогда как, как вы очутились в России?

— Потому что здесь не было детских крестовых походов, — хрипло рассмеялся Волк.

— Много где их не было.

Она перевернулась, положила ладошки на его грудь, на них — подбородок и уставилась в его лицо доверчивым и счастливым взглядом. Эй смотрел в потолок, стиснув зубы.

— Тебе грустно?

— Я шёл по пятам за Этьеном. Этьен довольно часто приходил в Первомир. Он всегда утаскивал оттуда кого-нибудь отчаявшегося. А в начале восемнадцатого века перебрался в Петербург по приглашению вашего царя.

— Ого. Вот прям приглашению?

— Ну, это я — Пёс бездны. Моя стихия — война, разруха, мор. А Этьена всегда интересовало созидание. Он приехал в Петербург под именем известного архитектора.

— Трезини? — ахнула Осень удивлённо.

Эй хмыкнул, покосился на неё.

— Нет. Какой архитектор петровских времён умер при неизвестных обстоятельствах? Вот, это он и есть. Собственно, Этьен стал им только в России, а оригинал переместился в Эрталию. Он был тяжело болен, а потому легко согласился. Ну вот. Как-то так.

— А почему остались?

— Остался. Этьен. Я-то с ним. Думаю, создатель влюбляется в создание. По сути, Этьен создал этот город. Расчертил его планировку и всё такое… Наверное, потом очень забавно смотреть, как растёт твоё детище.

— А ты?

Эй скривил губы и закрыл глаза:

— А я всегда там, где много умирают. Я всегда следую за смертью серой тенью.

Она потянулась и поцеловала его смягчившиеся губы.

— Всё. Я готова.

Эй непонимающе посмотрел на неё.

— Ну, к боли, насилию… Делай, что должен.

Парень отвёл взгляд.

— Лежи. У нас ещё есть время.

— Лучше сейчас, чем ждать, — возразила Осень, храбрясь.

— Помолчи, пожалуйста.

Она помолчала. Ткнулась носом в его подмышку, и Эй не решился сказать, что ему щекотно от её дыхания.

— А Шиповничек? — снова спросила Осень. — За что ты её?

— Не её.

— Тогда это слишком жестоко.

Эй оглянулся на зеркало. Оно призывно мерцало. Стиснул зубы. Потом перевернулся, навис над девушкой на руках и поцеловал долгим и нежным поцелуем. Оторвался, посмотрел в глаза, серые словно туман.

— Спи, — прошептал мягко.

И дунул.

Вскочил, тотчас оказавшись одетым, провёл кистью руки, словно дирижируя. Легкое платье, будто сотканное из звёздного света, окутало фигуру спящей девушки, в светлых волосах появились маленькие голубые цветочки. Из пола пробились зелёные ростки.

— Ты забудешь меня, — приказал Дезирэ жёстко. — И всё, что с тобой было. Первомир, эльфанутого, всё-всё. Ты будешь помнить лишь папочку-короля и мамочку-королеву. И что ты уколола палец о прялку. И своё имя ты тоже забудешь.

Он наблюдал, как расширяется комната, как дыбится потолок, превращаясь в хрустальный купол, а над кроватью вырастает нежно-кремовый шёлковый балдахин, и кусал нижнюю губу так, словно это она виновата во всём.

— И однажды, — выговорил тяжело и сквозь зубы, — однажды явится прекрасный принц. Или не принц. И