Никогда прежде - Марьяна Сурикова
– Благодарю вас! – Он поклонился. – Мы за тем и ехали, чтобы встретиться с господином Ильнаркиром, принести ему большую благодарность за визит в нашу страну, а особенно за совершенный подвиг, когда он спас очень много людей. Сможем ли мы увидеть его лично, чтобы поблагодарить?
Слова главы дипмиссии были с запинками переведены на аниилийский нашим секретарем, поскольку Второй сераскир двора отчего-то молчал, словно не желал передавать суть произнесенных фраз. Однако золотоволосая девушка обернулась именно к нему:
– Тэ?
И тогда он с явной неохотой заговорил, более точно изложив смысл, а после опять замолчал. И девушка снова прижала ладони к груди и не спешила ответить. Все кругом хранили молчание. И это была невероятно странная тишина. Мы совсем уже растерялись, но слово взял мужчина, занимавший вторую часть трона. Он поднялся и произнес что-то по-аниилийски, а затем махнул рукой в сторону длинной галереи, поскольку дверей в зале не наблюдалось, с коротким «этне». Для меня оно прозвучало, как «идите».
– А что нам сказали? – переспросил министр, провожаемый приглашенным ради нас темноволосым мужчиной в сторону галереи. – Ты понял? – уточнил он у секретаря.
– Очень приблизительно… даже как бы не совсем, – растерянно ответил тот.
– Вы не будете так добры нам перевести? – спросил министр, становясь вдруг бесконечно вежливым, у нашего провожатого. Тот шагал впереди, но при этом вопросе замедлил шаг, хотя не обернулся.
– Мой господин сказал, что Радъярдаян Ильнаркир, величайший маг пространства, больше не с нами. И мы скорбим об этой потере.
– Я не понял, – наверное, министр никогда еще не был столь ошарашен, а я вовсе не поверила.
Мужчина наконец обернулся.
– Ваш визит состоялся слишком поздно. Радъярдаян был болен, и, когда болезнь одержала верх, он ушел в сад креол. Если вашей целью была встреча с ним, то жаль, что вы зря проделали весь путь.
– Болен? – повторил министр. – Он был болен? Был? Но как… но почему… мы ведь не знали… как же…
– Если были заключены некие договоренности, господа, то их никто не оспорит. Но на время мы вынуждены взять передышку. Надеюсь, вы способны понять. А пока вас проводят на отдых.
Он указал на ожидавших в конце галереи нескольких аниилийцев, которым предполагалось провести нас дальше.
Трое стройных парней в светлых одеждах вытянули руки в направлении еще одного ответвления, ошалевший министр и секретари молча последовали за ними, но я осталась. Ноги не слушались и одеревенели. Я облокотилась спиной на резной столб позади и смотрела на темноволосого мужчину, провожавшего взглядом дипломатическую миссию. Он повернул голову и заметил меня.
– Будьте добры последовать за остальными, – проговорил аниилиец, в голосе почти прозвучал металл.
– Он ведь не умер, – произнесла я.
– Мы все скорбим, – ответил он словно заученной человеческой фразой, а в голос прокралась сдерживаемая усталость. – Нам понятно, как тяжела для вас, людей, может оказаться подобная новость.
– Нет. – Я вцепилась ладонью в столб. – Нет, вам непонятно.
– Мне жаль.
– Но так не должно быть. Это ведь… ведь несправедливо! Он так ярко жил, он ценил каждый миг… он поэтому ценил? Потому что знал, как мало отпущено? Он давно это знал?
– Раян был вам особенно дорог? – спросил мужчина, не ответив на мои вопросы. – Мне действительно жаль. Если пожелаете, ваше имя мы напишем на свитке памяти тех, кто будет тосковать без него. Большего я не могу предложить. Как вас зовут?
– Сабрина.
Я прижала ладони к лицу и закрыла глаза. Как темно мне стало теперь. Темно, беспросветно, словно все звезды погасли. Все до последней.
– Его Сабе? – Я дернулась от этих слов. Откуда он знал обо мне? Почему назвал так, как только Ян называл?
– Мой брат рассказывал в посланиях лишь об одной Сабрине. Значит, это вы?
Я раскрыла глаза. Он смотрел на меня с непонятным выражением, но во взгляде светилось узнавание. Мое имя не прозвучало пустым звуком. Он узнал его, поскольку для Яна оно осталось ценностью, переданной самым близким.
– Я писала ему. – Слезы покатились по щекам. – Он… не отвечал.
– Вы напрасно приехали, – мужчина говорил тихо и печально, и с каждым словом тоска ярче звучала в чужих словах, усиливая акцент, – напрасно и поздно.
– Вы говорили, он ушел в сад креол. Проводите меня туда. Дайте хотя бы взглянуть на прощание. Он же мне ничего не сказал! И я ему не успела ничего сказать…
– Не мучайте себя, – он положил руку на мое плечо. – Раз он промолчал, значит, рассудил, что так для вас лучше.
– Ну поймите, пожалуйста! Я уяснила уроки. Слишком поздно, но уяснила. И мне необходимо проститься с ним иначе, а не так, как я это сделала. Сказать все по-другому. Произнести слова прощания на его языке, его фразой: «Ми таре авэлло».
– Как?
Мужчина до боли в плече стиснул ладонь.
– Ми таре авэлло…
– Он так сказал?
– Да… я неправильно говорю?
– Вы произнесли верно, но это не прощание, Сабрина.
Он перехватил меня за локоть и повел по длинной галерее, после мы свернули в другую сторону, а не туда, куда направились остальные. Затем пошли по тропинке сада, миновали озеро, и все это время он говорил:
– У этой фразы иная суть. Давным-давно она изменила свой смысл. Когда-то и правда означала прощание, в давние времена, когда Аниил был открыт другим народам и лучшие из нас отправлялись далеко от дома. Они говорили своим избранницам: «Ми таре авэлло», «Моя душа остается с тобой». Это ритуальная фраза, теперь она означает выбор. Выбор, сделанный сердцем. Она символизирует очень многое, потому что для нас поиски пары иногда занимают большую часть жизни. Порой проходит много времени, и даже вступая в союзы, мы не используем этот ритуал, не произносим этих слов. А может, за всю жизнь не произносим никогда. Выбор – одно из самых ответственных решений, и только однажды, когда абсолютно уверены, мы можем сказать то, что Раян сказал вам. Это очень личные слова и очень важные, поскольку делают вас равной ему. И оттого вам позволено узнать правду, а я не смею возразить в желании увидеть его в последний раз.
Он потянул меня прочь с проторенной тропинки на другую, где трава была едва примята.
– Маги пространства стоят выше двора, выше наших правителей, их слово единственное, что принимается как непреложный закон. Но их становится все меньше. Пространство подчиняется им, а потом начинает поглощать. Их убивает собственная сила. Сперва она тянет из них жизнь, чем чаще используешь и больше тратишь на управление, тем слабее становишься и чаще устаешь. Раян порой писал
