Luide - Любовь до гроба
— Это ничего не доказывает, — покачала головой госпожа Чернова, и не удержалась: — Не понимаю, как вы не побоялись после всего оставаться с ним наедине.
Юлия прикусила губу и призналась шепотом:
— Я… я заставила его поклясться, что он не убийца. Кровью и именем Тюра, бога справедливости!
— Вот как… Значит, вы все же его подозревали… — раздумчиво проговорила гадалка.
Ничего не ответив, барышня Гарышева молча мяла пальцами платочек и смотрела в стол.
— Послушайте, — София постаралась говорить как можно убедительнее, — вы ведь знакомы с господином Рельским и должны знать, что он не оговорит безвинного. Но оборотень уже стал нападать на мирных жителей, и его необходимо остановить.
— Нападать?! — Юлия подняла голову и в ее глазах плеснул ужас.
— Да, — сказала госпожа Чернова сочувствующе, — уже двое рома пропали.
— Рома! — произнесла девушка со смесью облегчения и презрения.
— Да, рома! — резко подтвердила гадалка. — И если вы полагаете, что чем-то лучше их, то мне не о чем с вами говорить!
Они молчали, думая каждая о своем, похожие на двух нахохлившихся воробушков.
— Госпожа Чернова, — вдруг окликнула госпожа Дарлассон, о присутствии которой спорщицы успели позабыть.
София обернулась, вздохнула и вопросительно посмотрела на бывшую хозяйку библиотеки, в своем траурном одеянии походящую на мудрого ворона.
— Насколько я знаю, ульвсерки особенно почитают своего прародителя, великанского волка Фенрира, — менторским тоном произнесла гномка, и гадалка спрятала улыбку, столь знакомыми были эти поучительные интонации. — Господин Щеглов может поклясться именем сына Локи, что не совершал убийства. Вы можете гарантировать, что в таком случае его никто не станет преследовать?
— Смогу, — твердо пообещала София. — Но придется рассказать все, а возможно, потребуется подтвердить показания под присягой. Сможете, Юлия?
Та неуверенно кивнула. Одно дело — признаться во всем двоим знакомым, а совсем иное — покаяться перед лицом суда.
— Прошу вас, позвольте нам вместе уехать! — попросила вдруг барышня Гарышева, порывисто схватив Софию за руку. — Я уверена, он меня любит.
Сильно сомневаясь в этом, гадалка сообщила уклончиво:
— Вам не исполнился двадцать один год, так что вы не можете выйти за него без согласия родителей. Кроме того, он ведь оборотень, разве вы забыли?
— Неважно! Я подумала… Он ведь просто щадил меня, поэтому ничего не рассказывал. Мы уедем, куда-нибудь, только что бы подальше…
Госпожа Чернова внимательно на нее посмотрела: лицо Юлии светилось такой надеждой и верой, что гадалка не стала отговаривать, лишь кивнула — слишком знакома была эта шальная жажда. Вопреки доводам рассудка девушка все еще надеялась на счастливый исход своего романа. София молча кивнула, отведя взгляд.
Удовольствовавшись немым согласием, барышня принялась тихонько говорить…
Рассказ ее мало что прояснил, поскольку в целом сводился к истории соблазнения молоденькой глупышки столичным франтом. Юлия совсем потеряла голову от любви и была готова на все, лишь бы быть рядом с возлюбленным. Да и представления о морали имела самые отдаленные. Когда господин Щеглов заговорил о краже, она, немного поколебавшись, помогла ему решительно во всем…
Интересным в этом повествовании было лишь одно: наконец выяснилась разгадка таинственных ночных прогулок неподалеку от Чернов-парка. Оказывается, пара никак не могла встречаться в поместье тетки господина Щеглова, к тому же добираться туда ночью и пешком — слишком рискованно даже для самой безрассудной влюбленной. Потому они присмотрели ту самую необитаемую сторожку на землях господина Рельского, ведь проскальзывать туда барышне Гарышевой было куда проще — она жила не так далеко. Обыкновенно встречи случались раз-два в неделю, когда Юлии удавалось улизнуть из-под не слишком бдительного надзора родителей. Разумеется, она надевала темное платье и закрытую шляпку, чтобы ненароком не быть узнанной. Той роковой ночью любовники встретились в условленном месте. Оборотень вернул Юлии ключи, которые одолжил с тем, чтобы в соседнем городке сделать копии. Теперь она могла предъявить полиции искомую связку и сделать вид, что ключи всегда были при ней.
Отчего госпожа Шорова приняла ее за Софию, даму совсем иного роста и конституции, понять было затруднительно. То ли она обманулась в полутьме и спросонья, то ли намеренно насолила "сопернице". С нее сталось бы и солгать, вплетя в ложь для правдоподобности нитку правды. Когда представилась возможность оклеветать Софию, госпожа Шорова наверное мигом припомнила именно загадочную даму и ее ночные свидания, остальное было делом буйного воображения…
Юлия выговорилась и замолчала, а молодая женщина все размышляла. На какой-то ужасный миг ей подумалось, что она сама так же безрассудно летит на огонь, как бесшабашная подруга, и так же опалит крылья в пылу любви…
Отбросив нелепые сравнения, она запретила себе даже думать о подобном.
— Что же… — начала госпожа Чернова, но ее прервали.
Слуга доложил о приходе господина Рельского в сопровождении инспектора и констеблей. Разумеется, полицейские остались в прихожей, а сам мировой судья поспешил засвидетельствовать дамам свое почтение. Надо думать, получив записку гадалки, он тотчас поспешил исполнить ее просьбу.
Он вежливо поприветствовал всех, отметив про себя заплаканные глаза Юлии и решительный настрой Софии, и попросил поведать новости.
Госпожа Чернова не заставила себя упрашивать, кратко пересказала рассказ подруги, а также ее просьбу.
Услышав о желании барышни Гарышевой убежать с оборотнем, мировой судья приподнял брови.
— Вы несовершеннолетняя, — повторил он слова госпожи Черновой, задумчиво потирая подбородок.
— Ну и что? — вскинулась Юлия. Ее светлые кудряшки, казалось, поднялись дыбом, будто шерсть рассерженной кошки. — Или вы его отпустите и позволите мне уехать с ним, или я откажусь от своих слов!
К сожалению, закон требовал давать обвинительные показания самолично, и письменные пояснения тут не годились. Так что мировому судье пришлось согласиться, оговорив только, что прежде следует достоверно выяснить, виновен ли ульвсерк в убийстве Ларгуссона. Господин Рельский не собирался выпускать из железных объятий правосудия виновника недавних событий и намеревался освободить господина Щеглова лишь в том случае, если он не имел касательства к смерти сторожа.
Барышня Гарышева, видимо, была совершенно уверена в непричастности своего кавалера к душегубству (ромарэ, по ее разумению, душами не обладали), потому легко согласилась на такие условия.
