Цена мира - Александр Петрович Нетылев
— Я следую Его воле, — откликнулся рыцарь, — В жизни и в смерти.
— Ты поступил как полный кретин.
Едва они остались наедине в королевском кабинете, Ингвар поспешил сказать брату те слова, что могли бы стоить ему головы, если бы их кто-то услышал.
— Это я-то? — огрызнулся король, — А сам? Зверь тебя надоумил полезть со своими возражениями во время суда. Знаешь, что могло бы быть, если бы ты и вправду кого-нибудь покалечил?
Ингвар безразлично пожал плечами:
— Калечить? Я не собирался никого калечить. Если бы кто-то из них протянул свои лапы к Линетте, я просто убил бы его.
— В этом весь ты, — закатил глаза Этельберт, — Творишь что хочешь, а мне потом разгребать последствия. Не мог я обвинить отца Бернара, понимаешь? Не мог! Он — опора Церкви и символ эормингской веры! Народ верит в него! И не простил бы…
— Иными словами, ты струсил, — сделал безжалостный вывод кесер, закидывая в рот кусок сыра.
— Я проявил благоразумие. Может быть, тебе это не понять, но я отвечаю не только за себя. Я не могу позволить себе всегда поступать по справедливости. Я король! И несу ответственность за стабильность в стране!
Последние слова Этельберт почти выкрикнул. Все это время он избегал смотреть брату в глаза.
И что-то подсказывало, — не потому что боялся приворота.
— Ты король, — согласился Ингвар, — Но проблема в том, что ты слабый король. Ты не можешь справиться с ситуацией, поэтому ты лишь усугубляешь её.
— А ты бы уж конечно поступил правильно, — ядовито ответил Этельберт.
Кесер поморщился, признавая частично его правоту.
— Да нет. Я понимаю, что правильного решения тут нет вообще. Но я знаю одно. Сегодня ты выпустил опасного демона. Я имею в виду, фигурально. Ты дал понять Бернару, что он может творить что хочет. И даже то, что едва не стоило тебе жизни, ты стерпишь. Более того, ты дал понять это любому, кто хоть немного поинтересуется обстоятельствами дела. Бранд-одиночка хорош для толпы, но и только.
Этельберт вздохнул. Он ничего не говорил.
Но молчал выразительно.
— Чего я еще не знаю? — спросил Ингвар.
— Ознакомься вот с этим, — ответил король, протягивая официальный свиток с коллективным прошением, — И скажи, что думаешь.
Ингвар ознакомился. И сказал.
К сожалению, в силу стеснительности биографов и вездесущих правил приличия, что именно он сказал, в историю не попало.
— Как-то так, — согласился Этельберт, — Половина из подписавшихся не принадлежат к фракции Церкви. Понимаешь? Поддержка у отца Бернара гораздо больше, чем мы могли себе представить. Если я пойду против него, очень скоро лишусь короны.
— Может быть, так, — задумчиво ответил Ингвар, — Или же кому-то еще выгодна его деятельность при твоем дворе. Но в любом случае, что ты планируешь теперь? Дать им понять, что будешь плясать под их дудку?
Младший брат прикрыл глаза и кажется, мысленно сосчитал до десяти.
— Отец учил меня, что мудрый полководец никогда не вступает в битву, когда все преимущества не в его руках.
— Меня тоже, — поморщился Ингвар, — Но только это чушь. Лучшие свои победы я одержал, когда противники считали, что все преимущества достались им.
Этельберт мотнул головой.
— Брат, пойми одну простую вещь. Пора наконец повзрослеть. Твое глупое бунтарство подходит подростку, но не взрослому мужу. Ты вечно мнишь себя одиноким волком, но знаешь, что: в природе одинокий волк — это отщепенец, которого не принимает стая. И общество людей работает точно так же. Ты не можешь бороться один против всех. Всех — все равно больше.
— Как минимум, кое-что это бунтарство нам уже принесло, — холодно ответил Ингвар, — Мир между Асканией и Данааном. Не будь моего глупого бунтарства, сколько бы лет еще продлилась война?
— И с последствиями этого разбираться тоже мне, — резонно возразил младший брат.
— Думаю, в данном случае это зеркально, — усмехнулся Ингвар, — Тебе приходится улаживать дела с дворянским собранием, а мне с женой. И я не уверен, что тяжелее.
Король усмехнулся в ответ:
— Считай, что ты пострадал за отечество. Но я понял твой намек. Несомненно, своим решением я обидел принцессу Линетту, и я постараюсь искупить вину и смягчить ее обиду.
Ингвар склонил голову набок.
— Брат. Линетта — первая красавица Данаана. Как ты думаешь, что с ней случается чаще: ей дарят дорогие подарки, или же ее пытаются убить, похитить и распять на кресте? Ты всерьез веришь, что твои подарки ее обиду смягчат?
— Так что, не дарить? — хмыкнул Этельберт.
— Дари. Но гораздо важнее другое. Если я прижму того, кто стоит за всем этим… Не мешай мне.
Ингвар пожал плечами:
— Я не надеюсь, что ты мне поможешь. Но хотя бы не мешай.
Тысячью глаз заглядывал Зверь в мир людей — и смеялся.
Тысячью рук направлял он события — и смеялся.
Тысячью ртов он нашептывал людям — и смеялся.
Не прекращая нашептывать.
Сто шестьдесят три года прошло с его заключения в Бездне. Люди верили, что он там заточен. Они верили, что он не может влиять на реальность.
Они верили, что жалкие, захиревшие, почти истребленные секты зверопоклонников — это все, что дает ему силы оставаться там. Что с их полным уничтожением власть его над царствами земными иссякнет.
Они не понимали, что… ему никогда не были интересны зверопоклонники.
Они скучны. Они обычны. Что за интерес до них богу Хаоса?
Те, кто служат проклятым теням, могут быть полезным инструментам, но сами никогда не проложат дорогу к Его новому правлению.
О, нет, другие интересовали его. Те, кто воевал за мир. Те, кто убивал ради жизни. Те, кто угнетал ради равенства. Кто подчинялся ради власти и предавал ради верности. Кто приносил жертвы, чтобы никому не быть жертвой, и призывал демонов, чтобы изгнать их навсегда.
Такие нынче возглавляли все стороны собирающегося конфликта, — и Зверь находил в
