Карен Монинг - Рожденные лихорадкой (ЛП)
Закрыв глаза, она приказала себе стать более гибкой и пластичной.
— Я боли не замечаю.
— А должна. Это сигнал тела, на который следует обращать внимание.
После того, как его руки побыли несколько минут у основания спины, она почувствовала, как уже знакомая истома растекается по её телу и велела:
— Прекрати это.
— Ты все ещё напряжена.
— Неправда.
Он снова провел пальцами вдоль её спины, очерчивая зажатые мышцы.
— Хочешь поспорить.
— Ты наносишь татуировку на кожу, а не на мышцы.
Она вдохнула медленно и глубоко, снова расслабляясь. Ей просто очень хотелось заполучить эту татуировку, вот и всё.
— На этот счёт ты ошибаешься.
Она не была уверена, касался ли его ответ её слов о мышцах или её мыслей о сильных желаниях.
— Если будешь препираться, я прекращу работу.
— До чего же ты любишь помыкать окружающими.
— Ну тебе-то я как раз предоставляю возможность помыкать собой.
Она закрыла глаза и ничего не ответила. Так вот чем в его представлении являлась татуировка, которую он набивал ей? Неужели таким образом он покорялся ей? И снова она задумалась о том, что произойдёт, когда она наберёт ЯВСД. Насколько коротким будет этот поводок, и насколько великий Риодан умён и могущественен?
Она надеялась, что невероятно.
— Встречала что-то похожее на чёрные дыры за время, проведённое в Зеркалье? — спустя некоторое время поинтересовался он.
Она покачала головой.
— Отвечай словами. Не шевелись. Татуировка должна быть чёткой.
— Я много чего повидала. Но ничего подобного чёрным дырам.
— В скольких мирах ты побывала?
— Ты мне не друг.
— Кто же я тогда?
— Ты уже задавал этот вопрос. Я не стану повторяться.
Он тихо рассмеялся и сказал:
— У основания твоей спины слишком глубокая впадина. Согнись так, чтобы она выровнялась.
Она так и сделала, но он выгнул её ещё больше, положив ладонь ей на бедро.
Она почувствовала, как к её спине прикоснулось остриё клинка, а вслед за этим её обжег глубокий надрез, и она ощутила, как заструилась тёплая кровь.
— Почти всё, — прошептал он.
Иглы, укол за уколом, порхали по её коже в стремительном танце.
Время текло странно, как в грёзах, и она смогла расслабиться так, как ей уже давненько не удавалось. Она поняла, что это не так уж и плохо. То, что он делал с ней, было сродни отдыху во сне. Она перезарядилась, словно полностью отключилась, а очнулась уже с полным зарядом.
Но когда она почувствовала, что он прикоснулся языком к основанию её спины, подскочила так резко, что опрокинула стул и врезалась в стену.
— Что, черт тебя дери, ты творишь? — прорычала она.
— Татуировку заканчиваю.
— Языком?
— В моей слюне содержатся энзимы, которые способны закрыть рану.
— Ты не облизывал меня в прошлый раз.
— В прошлый раз надрез не был таким глубоким, — он указал ей на зеркало над маленьким шкафчиком в алькове. — Сама посмотри.
Она настороженно повернулась спиной к зеркалу и заглянула в него через плечо. Кровь струилась по её спине, стекая на джинсы, капая на пол.
— Заклей рану пластырем.
— Не будь идиоткой.
— Я не дам тебе себя облизывать.
— Абсурд. Это всего лишь способ. И ничего больше. Рана должна зажить, прежде чем я нанесу последний штрих. Садись уже нахрен. Если, конечно, у тебя нет веской причины отказываться от того, чтобы моя слюна закрыла твою рану.
Его слова стали решающими. Слюна и заживление раны. А вовсе не язык Риодана на её коже. Именно так она и должна была на это смотреть — аналитически. У многих животных в слюне содержатся необычные энзимы. Кровь у неё текла довольно интенсивно, а она даже не осознавала, насколько глубоко он её порезал.
Она подняла стул, поставила его на место и снова уселась.
— Продолжай, — сказала она безо всякого выражения. — Ты застал меня врасплох. Нужно было просто предупредить меня.
— Я собираюсь закрыть рану с помощью своей слюны, — произнёс он медленно и подчёркнуто.
А затем она почувствовала его язык у основания своего позвоночника, его щетину на своей коже. Его руки лежали на её бёдрах, его волосы касались её спины. Она закрыла глаза и окунулась в небытие внутри себя. Спустя несколько мгновений всё закончилось. Он нанёс последний узор своими иглами и сказал ей, что она свободна.
Она сорвалась с места и направилась к двери.
— Хорошо подумай о своём выборе, Джада, — мягко произнёс он ей вслед.
Она замерла, занеся руку над панелью, и посмотрела на него. Она не намеревалась ему отвечать, но губы сами произнесли:
— О каком выборе идёт речь?
Он улыбнулся, но улыбка не затронула его глаз. Этот холодный, серебристый взгляд всегда, казалось, проникал прямо в её душу. Изучая его, она осознала, что не такой уж его взгляд и непроницаемый, как ей всегда представлялось. Было в его глазах что-то… древнее. Вечное? И терпеливое, неимоверно терпеливое. Это и позволяло ему спокойно перемещать фигуры по шахматной доске. Существо было сознательным, жестоким, невероятно живым и ко всему готовым. И она внезапно осознала, что Риодан видит её насквозь.
Он знает. И всё время знал, чего она от него хотела.
— Зачем же ещё ты могла позволить мне сделать тебе татуировку, — тихо сказал он.
Нанося эту татуировку, он прекрасно осознавал, что делает, собственноручно вручая ей поводок и ошейник. Теперь она может выдернуть его в любое время и в любое место, а у него нет абсолютно никакой возможности к этому подготовиться, он даже не знает, как она этим воспользуется. Почему он пошел на это?
И в этом непростом взгляде глаз всех оттенков серого, она, как ей казалось, увидела что-то ещё. Ей показалось, что она услышала, как он мысленно сказал:
«Когда придёт время, твоя доверчивость тебя погубит.»
— Я всегда хорошо думаю, прежде чем действовать, — сказала она, перед тем как уйти.
* * *Тринити Колледж. Джада помнит, как открыла его для себя во время своего первого тура по городу, когда ей было девять. Огромное количество снующих туда-сюда людей произвело на ребёнка неизгладимое впечатление: они смеялись, общались, флиртовали, жили. Ее лихорадило от того, насколько живой она себя чувствовала тогда. Порождением дурацкой лихорадки называла её мать, язык её по обыкновению заплетался от алкоголя и накопившейся усталости от работы в две смены и встреч с любовниками по ночам. Джада знать не знала, да и не желала знать обстоятельств, связанных с её зачатием, и того, насколько они были дурацкими. Единственное, что ей было известно — лихорадка эта делала её жизнь более яркой, жгучей и динамичной.
