Карен Монинг - Рожденные лихорадкой (ЛП)
Она застыла как вкопанная.
— Это невозможно, — ответила она.
— Знаю. И тем не менее.
Джада расслабила мышцы одну за другой, начиная с головы. Оппоненты обычно фокусируют внимание на уровне глаз, потому она сперва устраняет признаки напряжения именно там. Она не хотела разговаривать об этом. Она об этом вообще больше не думает.
— Я видела, как она умерла, — в конце концов произнесла она.
— Уверена? Может, ты ушла раньше? — Мак протянула ей пончик.
Джада откусила от пончика два раза, и с ним было покончено. Она не исключала, что Мак попросту издевается над ней. Она залпом выпила кофе из маленького пластикового стакана, который ей предложила Мак.
— Твою мать, — вскрикнула она. — Горячо.
— Пф. Это же кофе, — изогнув бровь, ответила Мак.
— Давай ещё пончик. Где ты нашла их?
— У уличного торговца в паре кварталов от КиСБ. И это не моя заслуга, — нахмурилась она. — Мне пришлось просить Бэрронса раздобыть завтрак, и поверь, каждый раз, когда я прошу его о чем-то, вынуждена выслушивать лекцию о том, что он мне не мальчик на побегушках. Мне приходится украдкой пробираться по улицам, постоянно прячась. За мной охотятся.
— Невзирая на листовку с опровержением обвинений в мой адрес, за мной тоже охотятся, — признала Джада. — Вчера у аббатства собралась небольшая шайка.
— И что ты сделала?
— Меня тогда не было. Девочки сказали им, что обвинения беспочвенны. И хотя им не поверили, мои ши-видящие потрясающие, а толпа была небольшой. Но рано или поздно они вернутся в уже большем количестве, — сказала она, сама не понимая, зачем ведёт этот разговор.
Но скользя по Дублину сегодня на рассвете, она впервые после возвращения почувствовала… что-то… что-то, связанное с домом, что она сюда вернулась, и что, возможно… возможно, всё наладится. И что они с Шазамом найдут здесь своё место.
Она взяла второй пончик, протянутый Мак.
— А они ничего так, — признала она, на этот раз жуя достаточно медленно, чтобы распробовать.
— Да уж получше протеиновых батончиков. Я слышу музыку, которая доносится из чёрных дыр. А ты?
Джада перевела на неё взгляд.
— Что за музыку?
— Нехорошую. Ужасную, если честно. Последние пару дней я ничего не слышала, но когда кайф от темнятинки развеялся, я снова стала ее слышать. Не из каждой дыры, правда. Маленькие издают что-то наподобие безобидного гула, но от крупных у меня голова раскалывается. Ты видела, как Алина царапала что-то на асфальте?
Джада не ответила ей.
— Ты не виновата в этом, — сказала Мак.
— Виновата, — монотонно ответила Джада. — Мои действия привели к этому.
— Я не отрицаю этого. Я лишь говорю, что у тебя были смягчающие обстоятельства. И что ты слишком строга к себе.
— Ничего подобного.
— У тебя гипертрофированное чувство ответственности.
— Кто бы говорил.
— Ты была ребёнком, а старая карга — зрелой. Она тебя принудила. В том, что случилось, нет твоей вины.
— Я не нуждаюсь в оправданиях.
— Вот и я об этом.
— Так почему ты на моей водонапорной башне? — ледяным тоном поинтересовалась она.
— Отсюда открывается лучший в городе вид.
И то верно. Джада присела на парапет и посмотрела вниз.
— Я не видела, чтобы она что-то царапала на асфальте.
— Тогда она могла выжить, — медленно сказала Мак.
— Нет. Однозначно не могла. Ровена ни за что не позволила бы мне уйти раньше времени. Она всегда заставляла меня оставаться до последнего, — она посмотрела на Мак. — Алина не выжила. Не позволяй никому одурачить себя.
После этого она поднялась и пошла к лестнице.
— Если ты встретишь кого-то похожего на неё, сделай мне одолжение, не трогай её, — попросила Мак. — До тех пор, пока я не выясню что к чему.
Джада застыла на мгновенье, ей совсем не понравилось то, что ей рассказала Мак. Алина мертва. И если кто-то расхаживает, притворяясь ею, проблем не избежать.
— Сделай и ты мне одолжение, — сдержанно попросила она.
— Всё, что угодно.
— Держись, нахрен, подальше от моей башни.
Перед тем, как она проскользнула в воздушный поток, до неё донеслись слова Мак:
— Глядя на тебя, я вижу не женщину, убившую мою сестру, а женщину, которая пострадала в той аллее не меньше Алины.
Джада заскользила по великолепию воздушного потока, растворяясь в рассвете.
* * *— Позавтракаешь? — спросил Риодан, едва Джада переступила порог его офиса.
— И почему сегодня утром все пытаются меня накормить?
— А кто ещё пытался тебя накормить?
— Ты мне не друг, — ответила Джада. — Так что не притворяйся, что им являешься.
— Тебе что в кофе кто-то плюнул?
— Смотрите, как заговорил. Не в твоём это стиле, ты же Риодан.
— Я знаю, кто я.
— Да что же со всеми вами сегодня такое? — раздраженно спросила она.
— Откуда мне знать. Ты ведь так и не сказала мне, о ком идёт речь.
— Хватит болтать. Заканчивай тату.
— После того, как поешь, — он снял серебряную крышку с подноса и пододвинул к ней тарелку.
Она уставилась на еду.
— Яйца, — прошептала она. Как же давно она их не ела.
И бекон, и сосиски, и картошка. Божечки.
— Попробуй йогурт. Он с добавками, — сказал он.
— С ядом?
— С протеиновой смесью.
Она холодно глянула на него и покачала головой.
— Еда — это энергия. Энергия — это оружие. Нелогично отказываться.
Джада плюхнулась на стул, стоящий с противоположного от него края стола, и взяла вилку в руки. Сказанное им имело смысл. Да и это же яйца. С беконом. И йогурт. Тут даже апельсин был. Пахло всё просто невероятно.
Она быстро всё проглотила, едва жуя, и не проронив при этом ни слова. Он должен закончить тату сегодня. Она была наэлектризована, боялась, что он передумает. И когда последний кусочек исчез с тарелки, она отодвинула её от себя, рывком сняла рубашку через голову, расстегнула верхние пуговицы джинсов и выжидательно уставилась на него.
Он не сдвинулся с места.
— Ну что? — резко спросила она.
— Повернись, — ответил он. — Я работаю над твоей спиной, а не над грудью.
Его глаза были как лёд.
Она развернулась, сев на стуле задом наперёд, завела ноги за задние ножки и облокотилась о спинку.
— Расслабься, — прошептал он, устроившись на стуле позади неё.
— Я и не напрягалась, — дерзко ответила она.
Он провёл пальцами по напряженным продольным мышцам, тянущимся вдоль её позвоночника.
— Ничего себе не напрягалась. Они как камень. Тебе же будет больнее, если не расслабишься.