Восстание Феникса - Элла Саммерс
Но как они умерли? Это сделал Чад? Я не могла понять, почему. Он уже получил всё, что хотел. Убивать моих родителей не имело смысла. Если уж на то пошло, у моих родителей были причины убить его. В то время как Чаду, казалось, нравилось выставлять напоказ своё новое положение — и особенно то, что он добился его, предав старшего брата, который был так «жесток» к нему на протяжении стольких лет.
Воспоминание замерцало, а когда вернулось снова, мои мама, папа, дядя и тётя снова были в той же лаборатории. Я понимала, что с момента предыдущего воспоминания прошло много лет. Рыжие волосы моей мамы теперь были почти седыми, а лицо моего отца покрылось морщинами.
— Они так сильно постарели, — тихо сказала я.
— Прошло десять лет, — ответил Лекс. — И у них было много поводов для беспокойства.
— Неужели Дом Дракона так плохо с ними обращался?
— На самом деле, Дом Дракона относился к ним довольно хорошо, — он нахмурился. — За исключением всей этой части с враждебным поглощением.
— Тогда что с ними случилось? — спросила я. — Почему они выглядят такими несчастными?
— Они не видели свою дочь последние десять лет. Они скучали по тебе, Арина.
Чувство вины захватило большую часть моего сердца. Значит, это из-за меня мои родители были так несчастны?
— Они знали, что я доставил тебя в безопасное место, — Лекс обнял меня. — Но они не позволили мне сказать им, где ты прячешься, или что-нибудь ещё. Они боялись, что Дом Дракона может приказать им раскрыть эту информацию — или просто нанять телепата, который выудит это из их памяти.
Слеза скатилась по моей щеке. Даже спустя все эти годы мои родители не переставали защищать меня. Хотя они не видели меня целую вечность. И хотя они знали, что, возможно, больше никогда меня не увидят.
— Вы меня слушаете? — спросил Чад с напыщенным акцентом, как будто он слишком старался выпендриться.
В воспоминаниях мама была занята настройкой генератора Магитека. А папа был полностью поглощен разборкой пары высокотехнологичных магических перчаток. Ни один из них не обращал на Чада или Кэти ни малейшего внимания.
— Прекрати играть с этими игрушками, — прорычал Чад, выхватывая инструмент из рук моего отца.
Папа холодно посмотрел на него.
— Я совершенно уверен, что Девин Дракон очень даже хочет, чтобы я продолжал «играть» с его магическими перчатками. Он хочет, чтобы к вечеру они были в рабочем состоянии, чтобы он мог продемонстрировать своё боевое мастерство своим солдатам.
— Девин может подождать, — сказал Чад фальшиво и легкомысленно. — А я нет.
— Осторожно, — предупредил его папа. — Если эти слова дойдут до Девина, он будет не очень доволен тобой.
Чад расправил плечи и выпрямился во весь рост.
— Не угрожай мне, Эней. Мы оба знаем, что у тебя больше не хватит духу для этого.
Папа опустил перчатку, которую держал в руке.
— Давай покончим с этим, Чад.
— Теперь уже Чонси.
Папа нахмурился.
— Прошу прощения?
— Меня зовут, — сказал его брат. — Чонси Виверна. Я уверен, ты слышал.
— Нет. Я не слышал, — папа продолжал хмуриться. — Что случилось с Чадом?
Дядя задрал нос.
— Чад не вызывал такого уважения, как Чонси.
Папа посмотрел на своего брата так, словно тот сошёл с ума, и я вынуждена была с ним согласиться. Чонси Виверна? Это было совершенно нелепое, абсолютно претенциозное имя.
— Очень хорошо, Чонси, — сказал папа, тихо фыркнув. — Говори то, ради чего пришёл, и уходи.
— Я скажу то, ради чего пришёл сюда, но не потому, что ты думаешь, что имеешь право давать мне разрешение говорить, — Чад — упс, я имела в виду Чонси — пригладил свои уродливые, выкрашенные в синий цвет волосы. Надо же, за последнее десятилетие его представление о моде явно ухудшилось. — Ты забрал мой артефакт, и я хочу его вернуть.
Лицо моего отца оставалось непроницаемым.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь.
— О, ты прекрасно знаешь, о чём говорит мой муж, — Кэти шагнула вперёд, затем остановилась на мгновение, чтобы полюбоваться своим отражением в стеклянных витринах. Её волосы — пурпурные с бледно-розовым отливом — были ещё более пышными, чем у Чада. Как и её новый претенциозный акцент.
— Нет, я не понимаю, — терпеливо ответил папа. — Если бы я понимал, я бы не сказал: «Я не понимаю, о чём ты говоришь, Кэти».
— Кенсингтон, — жеманно ответила она, поправляя свои кудряшки. — Это моё имя.
Папа потёр виски.
— У тебя тоже новое имя?
— Конечно.
Чонси и Кенсингтон Виверны. Думаю, они подумали, что это звучит более привлекательно, чем Чад и Кэти. Что за сборище позёров. Если бы я была в той комнате, я бы рассмеялась им в лицо.
— Отдай моему мужу Бирюзовый Тотем, Эней, — она подняла руку, прерывая моего отца, прежде чем он успел заговорить. — И не смей говорить, будто не знаешь, что это такое.
— Я бы и не подумал, — сказал папа с натянутой улыбкой. — Бирюзовый Тотем был один из древних артефактов в хранилище Дома Феникса, редкое сокровище, относящееся ко временам первых Бессмертных. И, насколько я помню, — добавил он, взглянув на Чонси, — один из артефактов, которые ты украл из хранилища.
— Но потом ты поймал меня и вернул артефакт в хранилище. Да, да, мы все уже это знаем, — нетерпеливо сказал Чонси. — Чего я не знаю, так это где сейчас Бирюзовый Тотем.
— В одном из многочисленных хранилищ Дома Дракона, я полагаю, — сказал папа, — вместе со всеми другими артефактами, которые они у нас забрали.
— Нет, — Чонси кипел от ярости. — Это не так. Я был там в тот день, когда Дом Дракона опустошил твоё хранилище, брат. Бирюзового Тотема там не было. Поэтому я хочу знать, где он.
— Почему ты спрашиваешь об этом сейчас, ни с того ни с сего, спустя целое десятилетие? — спросил папа, и его глаза подозрительно сузились.
— Это тебя не касается, — ответил Чонси. — Всё, что должно волновать тебя в данный момент — это отдать мне этот артефакт, пока я не вышел из себя.
— Я не могу контролировать твой характер, и, очевидно, ты тоже, — возразил мой отец. — И я не могу дать тебе то, чего у меня нет.
Вот тогда Чонси действительно вышел из себя. После этого воспоминания немного потускнели, и я не жалела, что пропустила кровавые подробности. Я увидела достаточно, чтобы понять, что мой дядя действительно убил моих родителей, и сделал он это из-за артефакта, которого он десять лет не видел.
— Он здесь, —
