Пылающая для Древнего. Пепел - Лаура Тит
До меня долетали злые насмешки собравшихся здесь, доносились неприкрытые оскорбления в ее сторону, на меня косо смотрели даже мои главнокомандующие, не понимая, почему не выпорю ее за такое поведение, выставляющее меня на посмешище перед всеми.
Их мнение меня совершенно не заботило, но вот унижение и безмолвные мучения этой девочки я остро ощущал своей кожей.
Залпом осушил чашу с обжигающим глотку напитком, грубо откинув пустую чашу в песок, схватил полную увеселительного хмеля у проходящей мимо служанки, жадно делая новый глоток. Я заглушал терпким вином свое разочарование и отвращение к себе. Подсел на нее, как больной ублюдок на скорп.
Пока я делал вид, что мне плевать на происходящее, сам следил за каждым ее вздохом, позволяя втаптывать себя в грязь. Смотрел, как моя женщина на коленях перед другим вымаливает прощение. Перед тем, кто хотел отдать её своему отряду на растерзание…
Звонкая пощечина. Напрягся, сжимая чашу до скрежета металла в руках. Замер, почти не дышал, когда увидел, как брат нежно коснулся ее. Размашистым шагом двинулся к ней, сначала сверну глотку его шлюхе, за то что посмела ударить ее, затем вырву хребет ему, за то, что касался ее.
— Иштар, даже не вздумай! — на перерез мне бежала Садира.
— Ушла!
— Ты сейчас не в том положении, — зашипела она мне.
Кивнул страже, чтобы ее убрали с дороги, пока не свернул ей шею. Они подходили уже к своему ложе, пока я не перегородил ему путь. Бесцеремонно подошел к нему вплотную.
— Еще раз тронешь ее, и я оторву тебе руки. Законным путем. Ведь правила касаются мэрна тоже?
— Касаются, — хищно улыбается он мне, — но не шлюхи! — припечатывает он, а его белобрысая сука растягивает губы в улыбке.
Хватаю его за локоть, сдавливаю так, что еще немного, и можно будет услышать хруст его сломанных костей, не отвожу свой взгляд от него, позволяя влезть в свою голову, пусть посмотрит на свою ошибку. Он же никогда не ошибается…
Принимает мой вызов, терплю, пока он копается в моих мозгах, беспорядочно переворачивая там всё, не заботясь о том, что может превратить их в бесполезную жижу, но я был готов, открыл только то, что ему нужно видеть и знать.
В отражении его глаз я видел себя, свои пальцы, окрашенные кровью Амары и свой член. Отдергивает руку. Хмурясь, смотрит на меня, затем переводит взгляд на мою лиану, все еще сидящую на песке под сотнями пристальных глаз.
Слабая жуткая улыбка проступает на моем лице.
Смотрю на побледневшую Торию, затем на своего брата.
— Тяжело, наверное, тебе приходится, когда за твоей спиной проворачивают столь дерьмовые вещи, — добиваю словами своего брата. — А ты, еще хоть раз тронешь или посмотришь на нее, я тебе глаза выжгу и в камеру пыток отправлю, услышала?! — рявкнул на его жену.
Она молча кивнула, отходя от Витара.
— Надеюсь, обряд вы оцените, — усмехнулся им в лицо и, развернувшись, пошел к своей девочке, что уже мысленно замерзала изнутри от произошедшего.
Потянул ее к себе, взяв на руки, она словно была не здесь, ушла в себя, смотрела перед собой невидящем взглядом, сильнее вжал ее в свое тело. Как же я хотел ее спрятать сейчас ото всех, скрыть в своей спальне и утешать в своих объятиях… но сейчас важно закончить обряд, чтобы никто не посмел ее тронуть, чтобы знали трусливые падальщики, кто теперь стоит за ее спиной. Шум и насмешки резко прекратились.
Посадил ее на алтарь, накрыв шелковой накидкой, что все это время держал в своих руках жрец.
— Смотри на меня, — мягко сказал ей, аккуратно поднимая ее подбородок на себя, пожирая своими глазами. Я не слышал удары барабанов, не видел лиц, что собрались вокруг нас. Я в упор смотрел на свою женщину, слушал, как быстро забилось ее сердце, как участилось дыхание. Она не отводила зеленых глаз от меня.
— Напиток подействовал на тебя, тебе нужно просто расслабиться, — откровенно лгу ей, надеясь на свои предположения.
Я приказал поменять напитки, она выпила обычный успокаивающий отвар, вместо подосланного Садирой напитка любви. Мне нужно было проверить две вещи, и я мог сделать это только сегодня.
Она отворачивается, заставляя меня беситься, думать о том, что снова совершаю ошибку за ошибкой. Хотел откинуть ее на алтарь, она схватилась за мою руку, повернулась ко мне, тихо сказав:
— Пусть они уйдут, прогони их, — то ли просьба, то ли приказ. Подношу ладонь к ее манящим губам, надавливаю на них пальцем. Губы слегка приоткрылись, выпуская тонкую горячую струйку в мою открытую ладонь. Дрожу всем телом от желания, от яростной и безумной похоти. Плоть затвердела, мгновенно упираясь в тугую резинку шелковых брюк, и мне ничего не остается делать, как выполнить ее просьбу-приказ.
— Убрать всех, — говорю своему другу, что следил за порядком.
Тот безмолвно кивает.
Мой палец скользнул ей в рот, — хриплый стон вырвался из моей груди от раздирающей страсти.
— Он останется здесь, — хрипло и жестко чеканю ей. Она знает, о ком я говорю.
Молча кивает.
Наклоняюсь к ней, раздвигая ее губы своим языком. Голодный жадный поцелуй. Без ласки. Без нежности. Собственнический. Запустил свои пальцы в собранные ею в небрежный хвост волосы, распускаю его, заставляя упасть их черным водопадом на шелк ее накидки. Она прикрывает глаза, а я не могу остановиться, готов сожрать ее целиком. Такая нежная и податливая была со мной, уже поверил в то, чего желал. В ней есть что-то от эрнов, и она чувствует настоящее влечение ко мне?
Ее тело плавилось в моих руках. Скользнул ладонью под ее платье, сжимая бедро, вдавливаю свои бедра в ее, распахнутые для меня. Отрываюсь от ее губ и одним движением руки срываю накидку, отбрасывая в сторону. Толкаю ее ладонью назад, хватаясь за золотой шнурок своих брюк.
— Открой глаза, девочка.
Повинуется.
Нависаю над ней, шире раздвигая ее длинные ноги, удерживая взгляд. Положила свои прохладные ладошки на мои плечи, а я затрясся от этого дикого удовольствия, сильнее вжимаю свой затвердевший член в ее плоть. Набросился на ее рот с поцелуями, ласкал ее шею, сжимая бедра, лаская ее лепестки своими пальцами, сходил с ума от влажности там, она текла для меня… Спустил ее платье, оголяя упругую грудь, припал к ее вздыбленным соскам, терзал их, нежно посасывая, пока не почувствовал снова исходящую от нее лютую ненависть к себе. Посмотрел на Амару перед собой, она все это
