Соловей и кукушка - Анастасия Разумовская
— Для рисования тебе лучше белый, а не цветной свет, — надулась сестрица. — На втором этаже есть прекрасные комнаты с большими окнами. В угловой очень светло…
— Ну вот сама и поселись там, — оборвала её я.
— Я хочу, как лучше, — запротестовала несносная девчонка. — Почему ты никогда не уступаешь? Почему считаешь, что всегда всё должно быть по-твоему?
— Я всю жизнь тебе уступаю, — процедила я. — И вообще, это я здесь невеста принца, а не ты. Тебя вообще пригласили из милости. Заодно со мной, поняла? Поэтому это я буду решать кто и где живёт, а не ты. Захочу, возьму и ту и другую комнаты, а тебя поселю в чулане.
— Мама! — захныкала та.
Ябеда. Никогда не может сама за себя постоять!
— Что случилось? — Марселия уже поднималась к нам. — Ника, вы опять ссоритесь?
— Мама, Ирэна снова вредничает! — захлюпала Доменика жалобно. И тонкие бровки, конечно, вздёрнула домиком. — Скажи ей…
Матушка вошла и прислонилась к двери. Терпеливо вздохнула, обмахиваясь веером.
— Марсик, донеси, пожалуйста, до сведения своей дочери, — сухо прервала я поток никиных жалоб, — что невеста принца это я, а не она. И что понравившаяся мне комната будет моей. Как бы она не истерила. А я пока пойду, посмотрю на море.
— Уже темнеет, — забеспокоилась матушка.
— Отлично. Всегда хотела увидеть, как луна купается в чёрных волнах.
— Но опасно…
— В королевском саду? — я откровенно расхохоталась и, пройдя мимо Доменики так, чтобы нарочно задеть её локтём, вышла на лестницу.
— Маменька! — ожидаемо отозвалась сестричка ноющим голоском.
Сад был великолепен. Дворцовые корпуса тоже. Я шла и наслаждалась, а где-то в небе парили и кричали чайки. Ну или альбатросы, но я не очень-то различала их, ведь раньше видела этих птичек только на картинках. Дул свежий воздух, пахнувший чем-то необыкновенным, и я жадно втягивала его в ноздри. Море, я, наконец, встречу тебя!
Обогнув здания дворца, я вышла на террасу, усаженную кипарисами. Белоснежная мраморная лестница вела вниз. Справа и слева от меня сизыми скалами распахнулась бухта. А там…
Вот эта синяя, будто акварель, капнувшая в воду, полоса… Даже нет, не синяя, я бы сказала сине-серебряное марево, это и есть — море?
Сердце зашлось от восторга, и я побежала вниз по ступенькам, придерживая подол неудобного платья. Напрасно я на последнем привале переоделась. Лучше бы оставалась в юбке-брюках, оно намного удобнее. Но нет же: «Это эпатаж, дорогая, а первая встреча с королевской семьёй…». Эх, Марселия, король и вся его семейка даже встречать будущую родственницу не вышли. Прислали вместо себя какого-то мутного дона.
Когда я добралась, наконец, до галечной ленты, со всех сторон облизанной морем, небо уже налилось фиолетом, и лишь с западной стороны ещё мерцало оловом, отражаясь в воде.
— Ну, здравствуй, — шепнула я, а оно подкатилось и лизнуло мне ножку.
Я задрала юбку повыше, едва ли не до колен, и смело пошла на него. Подошвы ног скользили по гладким камушкам: обувь и чулки я оставила на последней ступеньке долгой лестницы.
Волна набежала, обрызгав пеной, и снова отступила с тихим шорохом. Ветер попытался растрепать мою идеальную причёску, и я погрозила ему пальцем, чтобы не хулиганил. А потом мы стали играть с морем: я убегала, оно догоняло, а затем я догоняла, а оно убегало. Нам понравилось. Пару раз волна настигала и опрокидывала меня, и вскоре я оказалась абсолютно мокрой, а причёска развалилась окончательно.
Радует, что очень быстро стемнело, а, значит, вряд ли наши неприличные игры кто-нибудь видел. По крайней мере, точно не из окон королевского дворца: он стоял на высокой скале, а потому созерцал что-то вдали, но точно не меня.
Наигравшись, я двинулась вдоль берега по направлению к туфлям. На небе уже засверкали звёзды, море переливалось, словно чёрный атлас. Я шла и думала о том, как хорошо быть свободной. Здесь меня не контролировал непрестанно отец. Его удушливая забота не довлела надо мной. Почему нельзя вот так свободно жить всегда? Почему над тобой либо отец, либо муж? Дай мне волю, я бы никогда не выходила замуж. Разве что за море… Я вообще против института брака. В конце концов, если люди друг друга любят, то к чему всё вот это? Какие-то клятвы, толпа свидетелей… А если нет, то тем более: зачем?
Если бы батюшка, например, узнал, что Томашек уже успел нарушить некоторую грань приличий, что мы с ним жарко целовались в розовых кустах (это, скажу я вам, более романтично, чем удобно), то, наверное, выдал бы меня замуж за этого мальчишку. А оно мне надо? Да, сын садовника малый горячий, но… О чём с ним говорить между поцелуями?
Я подобрала туфли с мраморных ступенек. Теперь надо было надеть чулки и как-то незаметно пробраться домой, не спалившись ни перед кем мокрым платьем. И ту вдруг сверху раздался смех и чьи-то тяжёлые шаги. Мужчины. Охрана? Они явно идут сюда! Ой, неприлично то как: девушка с босыми ногами. Да ещё невеста принца.
Позади меня ровными чёрными свечами высились туи. Я осторожно скользнула за их молчаливый ряд, попятилась. Скорее всего, у охраны есть фонари, поэтому мне стоило отойти куда-нибудь подальше. Трава ласкала ноги, я безбожно наступала на закрывшиеся бутоны цветов. Но вот, наконец, высокие кусты. Стараясь не ломать их ветви, я пробиралась внутрь, подальше от открытого пространства. Остановилась. Всё, можно выдохнуть.
Задрала юбку и стала натягивать длинную белую змею чулка. Закрепила. Надела туфлю, нагнулась ко второму чулку, свернувшемуся на земле и…
Пальцы. Это точно пальцы, а не призрачные грибы. Я сглотнула и перевела взгляд по тонкой застывшей чуть голубоватой руке дальше. Светлые волосы, в темноте казавшиеся серебряными, разметались, словно в танце. Глаз не было, на их месте зияли чёрные провалы. Рот ощерил зубы в безмолвном крике… Части зубов не хватает… Застывшее тело застенчиво пытаются прикрыть обрывки одежды…
Меня замутило, и я закрыла рот руками, а затем шагнула назад и нагнулась, не в силах сдержаться. Горло обжог желудочный сок.
Её насиловали. А потом жестоко убили. Предварительно поглумившись.
Кто-то закричал. Пронзительно, истошно, очень неприятно. Это была я. Я зажала глаза руками, но мои зрачки всё равно видели эти чёрные пятна застывшей крови на голубовато-белом теле.
Я визжала и тогда, когда полицейские в палевой форме ворвались в куст, и один из них, крепко обхватив меня руками, наконец отвернул от трупа и прижал лицом к своему мундиру.
— Селсо, сообщи капитану, — пробасил тот, кто прижимал меня к себе. — Алонсо, уведи девушку. Сеньора, вы кто и откуда?
Я вцепилась в его мундир, меня трясло, а живот мучительно скручивало.
— Это Катарина, одна из горничных, — голос донёсся немного снизу, говорящий явно присел, скорее всего, вглядываясь в лицо покойницы. — Пречистая Дева, её сложно узнать. Она сегодня выходная, поэтому бедолаги с утра не хватились. Бедная девушка…
Он суеверно зашептал молитвы.
— Сеньора, кто вы? Куда вас проводить? — настойчиво пытался узнать обнимающий меня.
В присутствии мужчин мне стало легче. Я подняла голову и вгляделась в выбритый подбородок, нависший надо мной. Отсюда, снизу, был виден только он и ещё крылья немного сплюснутого носа. Я сглотнула. Стало стыдно за свою трусость. Всегда считала себя здравомыслящей девушкой, а тут…
— Донья Ирэна де Атэйдэ, — просипела, мучительно пытаясь унять дрожь в голосе.
Он тотчас отпустил меня и отошёл на шаг, кланяясь.
— Простите за дерзость…
Симпатичный, черноволосый, черноглазый молодой человек в палевой форме с золотом. Конечно, цвет был плохо виден в свете керосиновых фонарей, но я знала как выглядит мундир полиции.
Без его объятий меня снова охватила ледяная дрожь.
— Позвольте спросить вас, донья де Атэйдэ, что вы делали здесь?
О, кто-то попался… Я тут же вспомнила, что стою перед ним в одном чулке и в одном туфле. Не хватает только господ журналистов с их фотокамерами. Правда, вряд ли можно что-то сфотографировать в такой темноте.
— Я гуляла, промочила ноги в море, услышала ваши голоса и решила переодеть… ну вы понимаете?
Скромно потупившись, я искоса взглянула в бесстрастное лицо доблестного кабальеро. Вдруг раздался треск кустов и что-то тёмное и лохматое ворвалось в куст, порядком изломанный внутри.
— Энцо, что там? — донёсся до нас весёлый голос со стороны лестницы. — Опять наш лунный маньяк повеселился? Кто на этот раз?
Ничего себе! Такого уровня цинизма я не скоро достигну.
