Иван-царевича не надо - Ольга Шах
Я насторожились, отвечала, как могла, уклончиво, но Аполлинария Семёновна была весьма настойчива в расспросах, что было странно. У меня даже появились подозрения, что каким-то образом дорогая соседка замешана в этом бунте. Только непонятны тогда ее цели. За десертом маменька вновь принялась переживать за меня.
— Трудно нынче девице все одной и одной с делами! Замуж надобно выходить, Катерина Сергеевна, и все дела отдать супругу! А кстати, у вас родственники ещё имеются? Слыхали мы, что по линии Салтыковых у вас только родственники в Москве, да очень дальние родичи в Твери.
Ну надо же, интересовалась родней! Зачем ей это? В Москве, наверное, потомки знаменитой Салтычихи, а вот в Твери — даже не знаю. По-моему, род Салтыковых-Щедриных как раз из Твери. Пожав плечами, ответствовала:
— Есть родственники по линии моей матушки, брат матери. Но они живут неподалеку от Петербурга. Я давно не виделись с дядей и его семьёй. Только когда гостила у дедушки и бабушки, но была ещё совсем девочкой. Я и помню его плохо, он тогда жил с семьёй в Петербурге, в родительском имении бывал очень редко.
Фальшиво вздохнув, Аполлинария Семёновна сочувствующим тоном произнесла:
— Ах, молодость, молодость! Не обращаем внимания до поры, до времени на окружающих, а потом влюбляемся, да так, что не слушаем старших! Вот, тоже боимся, как бы наша Аннушка так же очертя голову, не влюбилась в какого симпатичного соседа! Впрочем, и вы, Катерина Сергеевна, по возрасту под самые сильные чувства подпадаете!
Вышеупомянутая Аннушка густо покраснела, что вызвало у меня подозрения о том, что такая любовная любовь к девочке, возможно, уже нагрянула.
Но все когда-нибудь заканчивается, закончился и этот бесконечный обед и визит. Уверив всех в своем расположении и удовольствии от встречи и непременно! непременно приеду к ним после поездки в Вязьму, расскажу все уездные новости (вот делать мне нечего, метаться по городу и конспектировать, кто женился, помер, кто посватался, родился! Я и не знаю там никого!). Я наконец-то отбыла домой, провожаемая семьёй Пешковых. Перед этим мою ручку облобызал Иван Аркадьевич, многозначительно глядя мне в глаза. Если честно, было неловко.
Глава 39
Опыт сборов на ярмарку у нас уже был, но в этот раз были некоторые нюансы, которые следовало учитывать. В частности, это была жара. Поэтому взяли два крытых плотной тканью фургона. Чем-то они мне напомнили фургоны американских переселенцев.
Внутрь одного фургона поместили большие короба, на дно которых положили нарубленный лёд из ледника, прикрыли его соломой и рядном. В один из таких коробов сложили копчёных цыплят. В следующий, по такой же технологии, поместили бекон и варено-копченые окорока. Короб поменьше был с рыбешками. Посередине фургона стояли несколько деревянных ушат с бортиками, наполовину заполненные колотым льдом, на него поставили глечики со сметаной и клубки масла, завёрнутые в капустные листья. Благо, капусты сортов Леннокс и Мегатон отличались крупными листьями. Впрочем, сорт Слава от них не отставал.
Во втором фургоне стояли такие же деревянные ушата, только со свежими овощами, накрытые мокрым рядном, которое мы периодически смачивали ледяной водой, которая образовывалась из тающего льда в большом ушате, стоящем посреди фургона. Его поставили для общего снижения температуры в фургоне. В этот раз, кроме уже продававшейся зелени и редиса мы везли пучковую морковь и свеклу, результат прореживания посадок из местных семян. Мои огородницы чуть не плакали, когда я заставила их прореживать посадки
— Барыня, дак пошто дергать-то? Так хорошо растет, густенько! Выдергаем, что же тогда останется? Совсем малехо будет!
— Зато нормальная морковь будет, а не мышиные хвосты! — не сдавалась я — вот, смотрите!
И я выдернула одну морковку из своих семян. Ярко-оранжевый крепенький, ровный корнеплод был минимум в два раза крупнее местных. Да и по виду отличался. Местный сорт был коротким, треугольным, с острым кончиком, тогда как сортотип Нандрин был цилиндрическим, с тупым, закругленным кончиком. Бабы, притихнув, разглядывали новинку. Поэтому посадки всё-таки проредили.
Кроме этого было ещё несколько ведер молодого картофеля, надеюсь, в Вязьме лучше с ним знакомы, чем в нашем захолустье. Молодые корнишоны огурцов, жбаны с маринованными пикулями. Яйца от плимутроков, несколько лукошек, светло-коричневые. Коробка с ирисками и леденцами. В этот же фургон поставили ту снедь, что приготовила нам в дорогу наша кухарка Марфа.
В этот раз мальчики Якова Семёновича не поехали с нами. Разумеется, им очень хотелось, но их разрывало между поездкой и желанием остаться с инженером на перестройке дома и установкой и отладкой оборудования на заводе. Бедные мальчишки! Но и товар для торговли они приготовили, в этот раз их корзинки и лукошки порадовали не только видом, но и цветом, и узорчатым плетением. И шкатулочки с зеркальцем тоже. Метания мальчишек я прекратила волевым, командирским решением — велела оставаться, а товар нести нам, продадим, даст Бог, под запал со своим. Мальчики обрадованно припустили за своим рукоделам.
Чтобы поутру не поджидать Заварзиных, они решили приехать в мое поместье с вечера, а рано утром двинуться всем вместе. Так и сделали. Единственное, что управляющий все время потихоньку, себе под нос, бурчал, перечисляя, все ли он наказал своим помощникам по хозяйству. Ещё переживал, что должна прийти очередная партия торфа, а он уехал. Я велела успокоиться и ему, выдать нужную сумму денег для расчета Трофиму, он расплатится за поставки.
Запас торфа у нас уже был солидный, но много его никогда не бывает. В конце концов, им можно и усадьбу отапливать. Хворост, валежник, больные деревья, которые отметил лесник — мы уже тоже начали заготавливать и для усадьбы и для крестьянских изб. Лучше сейчас, по теплу и без снега, чем зимой добывать хворост из-под снега. Заодно и леса подчистим.
Сама дорога отличалась только жарой и пылью. Мы с Наденькой и две наших девчонок-горничных, ехали в моей коляске. Поутру, пока было не жарко, так было даже и приятно, ласковое, теплое солнышко, лёгкий ветерок, мы под кружевными зонтиками, приятный, неторопливый разговор ни о чем. Но ближе к обеду, когда солнце поднялось почти в зенит, и воздух стал напоминать раскалённую печь, от дороги начала
