Иван-царевича не надо - Ольга Шах
Из нарядов мною выбрано лёгкое муслиновое платье в мелкий цветочек, с уймой мелких пуговичек на спине. Такое сооружение в одно лицо ни надеть, ни снять. Поэтому одевала меня Вера. Одно радовало — платье я могла надеть без корсета, и не было кринолина, просто пышные нижние юбки. Рукав фонариком, декольте рамочкой. Оно немного меня смущало, но я нашла выход — задрапировала лёгкой кружевной косынкой, уложив ее волнами и заколов небольшой брошью с несколькими маленькими сапфирами. Длинные перчатки до локтей, матерчатые туфли. Сумочка с самым необходимым для девушки, веер на запястье, по жаркой погоде он вполне уместен. Кружевной зонтик. Я готова к выходу в свет.
К Заварзиным я никогда не утруждала себя такими сборами — скрутила волосы в узел, заколола шпильками, протёрла лицо лосьоном, платье чистое, шляпку нахлобучила — и вперёд! А тут полдня убила, как будто делать мне больше нечего!
Дорога в Карповку ничем особым не запомнилась, пыльно, жарко. Проехали поворот на Ивантеевку (вторая деревня Пешковых), сразу за Пчелкой, ещё с километров с пяток — и вот поворачиваем с большой дороги на Карповку. Я, кстати, так и не могу до сих пор привыкнуть к мерам длины до сих пор — аршины, версты… к мерам веса вроде приспособилась, а вот к длине — нет.
Село было большое, но богатством не поражало. Низкие мазаные хаты, соломенные крыши, плетни из хвороста. Куры, копающиеся в уличной пыли. Бегающие ребятишки в длинных рубашонках с хворостина и в руках, осторожно тявкающие кабысдохи из-за плетней. Велела Семке ехать осторожней, не приведи Господь, какое дитё попадет под колесо! Или курица. Семье убыток. Но мы проехали аккуратно, никого не зацепив.
Сама барская усадьба была расположена чуть дальше деревни, за небольшой, жиденькой полоской посаженного леса, ибо в естественном лесу деревья не растут по линеечке. Очевидно, лес был посажен, чтобы вид деревни не оскорблял господский взор. Меня уже ждали, ворота усадьбы были распахнуты, привратник низко склонился в поклоне. Подъездная аллея радовала глаз тенистыми деревьями, цветники — строго по ранжиру и окрасу цветами. Не то, что у меня — сумасшедшее буйство красок и смесь разных цветов, вплоть до плебейской космеи и календулы.
Меня ожидало на высоком крыльце все семейство Пешковых. Вот не люблю я эту высоту, они стоят наверху, а я карабкаюсь по лестнице, как будто на прием к монархам! Но Иван Аркадьевич проявил любезность — легко сбежал по лестнице вниз, галантно подал руку, помогая выйти из коляски, чмокнул перчатку мою на запястье и повел наверх, к маменьке и сестрице.
Иван Аркадьевич блистал мужской нордической красотой, сверкал голубыми очами, кудрявый чуб тщательно уложен блестящей волной, сюртук распинали широкие плечи, белоснежный крахмальный галстук аж подпирал щеки, кружевные манжеты выглядывали из обшлагов, в блестящие сапоги можно было смотреться, как в зеркало. В общем, блистал парень. Что несколько странно для помещика в разгар сельхозстрады. Анна Аркадьевна была хороша в своей очаровательной юности, искренняя улыбка показывала миленькие ямочки на розовых щечках, голубые глаза весело блестели. Хорошенькая куколка, что и говорить.
Аполлинария Семёновна тоже выглядела весьма достойно для своего возраста, дети внешностью явно пошли в нее. Только платье на ней было без декольте, с глухим воротом, но с множеством рюшечек и оборочек. На пальцах, в ушах блестели кольца, серьги, на запястье блестел самоцветами массивный золотой браслет. Несколько пафосно для дневного времени. Мне даже стало неловко, ибо у меня и были только маленькие сережки — гвоздики да брошь на косынке. Ну и ладно.
Снаружи дом блестел свежей покраской, никаких следов обветшалости или нужды. Внутри… ну что сказать, бохато! Натёртый до ледяного блеска паркет без единой царапины, массивная хрустальная люстра со свечами без следа оплывшего воска сверкала в солнечных лучах нестерпимым, режущим глаза, блеском. Мебель в холле под бархатными чехлами. Меня провели в гостиную, где было не менее роскошно. Везде маленькие этажерочки с кучей фарфоровых и хрустальных безделушек, мягкие диваны, кресла, толстые ковры (слава Богу, не на стенах!). Усадили на диван и принялись расспрашивать, как мне живётся в провинции, не скучаю ли я по столичной блестящей жизни, балам. Нет ли у меня желания продать поместье и вернуться в Петербург. Я искренне удивилась:
— Простите, откуда такие сведения о балах и светской жизни у скромной институтки? Нас там держат в ежовых рукавицах! Если и вывозят иногда на бал в императорский дворец, то эти балы довольно скучные и небольшие. Император редко уделяет время таким мероприятиям, он последнее время увлекся духовными практиками. Императрица Елизавета Алексеевна слаба здоровьем и больше интересуется книгами и прогулками по парку, чем балами. Так что скучать мне особо не о чем. Здесь мне даже интереснее. Да и поместье мое пострадало от войны, бабушка была уже преклонных годов и не могла за всем уследить. Сейчас приходиться восстанавливать многое.
Пешковы переглянулись, мать и сын, очевидно, не такого ответа они от меня ожидали. Лишь Анна восторженно внимала моим словам. За обедом разговор о моих планах возобновился. В переменах блюд, между грибной похлебкой и запеченным мясом с овощами со сложным соусом, причем настолько сложным, что вкус его был неопределим, меня расспрашивали о моих планах на ближайшее время и на перспективу.
Пришлось рассказать о предстоящей поездке в Вязьму, объяснив это тем, что хочу узнать перспективы нового рынка и возможности осенней поездки в Москву.
— Ах, душенька, зачем же такая страсть, ехать в Москву? У нас по осени всегда приезжает много прасолов, скупают все излишки. Вот и сосед наш, Вербицкий, зачем с каким-то заводом связался, да ещё и остальных втянул? Продал бы свою свеклу в Курскую губернию, там бы ей нашли применение. А то столько забот-хлопот! Мыслимое ли дело для молодой барышни, словно мужчине, заниматься такими серьезными делами! Наше дело — дом вести, мужа почитать, детей растить, а делами пусть мужчины занимаются!
Это опять Аполлинария Семёновна выдвигает свои домостроевские идеи. Только кажется мне, что именно она правит поместьем железной рукой, а вовсе не наш Адонис, Иван Аркадьевич. Вон как глазки блестят любопытством у барыни! Как-то сам по себе разговор перескочил на последнюю мою поездку и последующий бунт. Дамы сзади, расспрашивая, как я так смело смогла противостоять бунтовщикам, правда ли, что
