Кошка в сапожках и маркиз Людоед (СИ) - Лакомка Ната

- Испугались? Я такая страшная? – я старалась шутить, иначе всё происходящее казалось бы слишком беспросветным. - Именно поэтому вы тогда сказали, что вам противно на меня смотреть?

- Никогда не говорил такого! - пылко возразил Огрест.

- Но Марлен слышала, и вы не отрицали...

- Я сказал, что это мука - смотреть на вас. И для меня это, правда, было мучительно. Когда вы были рядом, но так далеки... Вы прекрасны, Кэт. И прекрасно знаете это. Но перемены – они всегда страшат. Я испугался перемен. А теперь... ничего не страшно. Значит, вы хотите остаться? Здесь, где чёрное колдовство, сумасшедшая женщина в подвале и Людоед в кабинете?

- Не хочу, а решила, - перебила я его в третий раз. – И вы не избавитесь от меня, даже если будете выталкивать в спину.

- Такого я никогда себе не позволю, - он закусил губу, обнял меня ещё крепче и вдруг выпалил: - Кэт, выходите за меня? Станьте моей женой. Небеса видят, я ничего так не желаю. Я мечтаю о вас с самого первого дня. Помните, вы сказали, что мне нужна жена? Признаюсь честно, я устал быть один. Но мне не нужна просто жена. Мне нужны только вы.

Совсем недавно мы ссорились, чуть ли не дрались, а вот сейчас стоим так близко, и маркграф предлагает мне стать маркграфиней, и уже тянется с поцелуем…

В последний миг я отвернулась, и Огрест поцеловал меня в щёку.

- Кэт? – спросил он с недоумением. – Кэт, вы мне отказываете?

- Ноэль, поймите, - надо было отойти от него, подобные разговоры не ведутся, когда ты прижимаешься к груди мужчины и запускаешь пальцы в его волосы, - я прекрасно к вам отношусь, но… наш брак невозможен.

- Почему?

- Я не хотела бы озвучивать причины.

- Если дело в Юджени – то всё в прошлом! – принялся он пылко меня убеждать. – Да и назвать то юношеское чувство любовью было бы смешно. Она ничего не значит для меня, как женщина – просто родственница, жена моего покойного брата, мать Марлен… Я люблю её и буду заботиться о ней, но это совсем другая любовь. А из-за вас я уже давно спятил!

- Понимаю, но дело не в вашей невестке, - я попыталась освободиться из его объятий, но он не позволил.

- Кэт, - он не собирался отпускать меня, прижимая всё крепче, - чего вы боитесь?

- Боюсь? – удивилась я не совсем искренне.

- Да, боитесь. Помните, однажды вы сказали, что если имеешь смелость любить, то имей смелость в этом признаться. Вы говорили про Юджени…

- Простите меня за те слова, - на этот раз я говорила совершенно искренне. – Я не имела права судить вашу невестку…

- Но вы всё верно сказали. Признайтесь сейчас, Кэт, - почти молил он. – Будьте смелой. Я ведь вижу, как вы смотрите на меня, я помню вкус ваших поцелуев, и Саджолена…

– При чем тут Саджолена? – ахнула я.

– Она передала мне ваш разговор. Когда вы говорили, что не понимаете, как Юджени могла предпочесть мне Шарля. Это значит, я небезразличен вам?

- В этом городе одни сплетники, - я спрятала лицо в ладонях, потому что покраснела до ушей.

Краснеющий маркграф – наверное, это заразно. Теперь и я заразилась его смущением.

- Почему вы молчите? – настаивал Огрест. - Неужели, я ошибся? И я вам так неприятен?

Боже! Он – неприятен!..

- Вы сумасшедший? – спросила я, отнимая руки от лица, и тут же ответила сама себе: - Ну да, должен же у вас быть хоть один недостаток.

- Кэт! – он стиснул меня в объятиях с особым пылом, и я позволила себе тоже стать безумной на минутку – коснулась его щеки, подбородка, накрутила на палец русый локон…

- В последнее время я думала о вас не очень хорошо, - сказала я, продолжая поглаживать его волосы, - но теперь вы для меня – идеал благородства, любви и верности. И всё же, я не могу ответить на ваши чувства. Не спрашивайте, Ноэль. У меня тоже могут тайны, как и у вас.

- Вы тоже кого-то заперли в подвале? – грустно пошутил он, но уже отпустил меня.

- Нет, не заперла, - ответила я, и, оказавшись на расстоянии от него, обхватила себя за плечи, потому что внезапно мне стало холодно. – Мои тайны не такие ужасные, как ваши, но…

- Хорошо, я всё понимаю, - согласился он с видимым усилием. – Идите спать, Кэт. Эта ночь у всех отняла много сил.

- Спокойной ночи, месье. Добрых вам снов, - сказала я прежде, чем вышла из кабинета.

Глава 19. Жить, несмотря ни на что

После того, что я натворила (пусть и из добрых побуждений) было ясно, что жить по-прежнему больше не получится. Утром я встала с твёрдым намерением хотя бы частично исправить свои ошибки.

Труднее всего было объясниться с Марлен. Когда на следующее утро девочка открыла глаза, я уже сидела возле её постели, держа наготове горячий чайник, взбитые сливки, корицу и печенье с орешками.

- Марлен, нам надо побеседовать о том, что было ночью… - начала я, разливая чай по чашкам.

Стараясь говорить как можно проще и без подробностей, я рассказала девочке, что её мама была заколдована, и поэтому им пока нельзя быть вместе.

- Но она любит тебя, - закончила я свой рассказ. – Не её вина, что она ведёт себя так… Это будто болезнь. Человек не всегда может с этим справиться. Всё это очень печально, но зато теперь ты знаешь, что твоя мама жива, и что твой дядя ни в чём не виноват. Он хороший человек и заботится о вас. К тому же, мы обязательно что-нибудь придумаем. Мы попытаемся её вылечить. Ты мне веришь?

Молчавшая всё это время Марлен кивнула, а я перешла к самому главному.

- Но нам надо молчать, - сказала я, сжимая белую ручку девочки. – Никому нельзя рассказывать об этом. Понимаешь?

- Понимаю, - сказала она очень серьёзно.

Пока мы пили утренний чай, пока я причёсывала Марлен и одевала, она молчала, думая о чём-то, а потом вдруг оживилась и сказала:

- Надо сделать, как когда защищались от Большого Холода – взять голубую ленту, и мама сразу выздоровеет. Голубая лента разрушит любое колдовство. Так все говорят.

Она говорила с таким воодушевлением, с такой наивной надеждой, что я чуть не разревелась от жалости.

- Это… немного не тот случай, - сказала я, гладя девочку по голове. – Всё не так просто. Боюсь, голубая лента твоей маме не поможет.

Она сразу помрачнела, и мне пришлось постараться, чтобы на пунцовых губках опять заиграла улыбка. Всё-таки, дети не умеют долго горевать и печалиться. И верят, что всё наладится, и всё обязательно будет хорошо.

Потом я наведалась в аптеку – под благовидным предлогом покупки мятных леденцов, а на самом деле – попросить Ферета позабыть обо всём, что произошло в фамильном склепе Огрестов.

- Я очень ошибалась, месье, - покаялась я перед аптекарем, и мне, действительно, было ужасно стыдно и неловко. – Это урок мне на будущее, что нельзя судить, не разобравшись. Всё совсем не так, как я думала…

- Не так? – Ферет проницательно посмотрел на меня. – И на самом деле, леи Юджени и лорд Шарль утонули, а милорд Ноэль – безвинен, как рождественский ягнёнок?

- Насчёт первого – не совсем, - я не смогла солгать ему. – Насчёт второго – вы даже не представляете, как я ошибалась. И не представляете, сколько страданий пришлось пережить этому благородному человеку.

- Главное, чтобы сейчас вы не заблуждались, - тактично заметил он.

- Сейчас – нет. Могу поклясться, - я помолчала и спросила: - Говорят, прежний аптекарь разбирался в колдовстве… Вы что-нибудь знаете об этом?

- В колдовстве? – Ферет вскинул брови. – Впервые слышу. Кто вам сказал такое?

- Ну-у… - протянула я и улыбнулась, - не вы единственный распространяете непроверенную информацию.

Он расхохотался до слёз и погрозил мне пальцем:

- Туше! Вы меня прямо на лопатки положили! А если серьёзно… - он, и правда, стал серьёзен, - то мастер Гаспар был очень умным. Прочитал уймищу книг, и обо всём у него было своё мнение. Многие посчитали бы его знания колдовскими, но мы-то с вами знаем, что колдовство – такая штука, все о нём слышали, но никто не видел. Вот и я не видел. А я был знаком с мастером Гаспаром без малого три года. И сомневаюсь, что кто-то знал его лучше меня.