Честная игра - Патриция Бриггз
В кабинете Боклера было пусто. Книжные полки от стены до стены были чистыми и пустыми. Он уходил в отставку. Он был официально признанным фейри, и его фирма считала, что в их интересах и интересах клиентов прекратить его практику. Казалось, он не слишком расстроился по этому поводу.
Нос Чарльза подсказал, что остальные сотрудники фирмы в основном фейри, и в коридоре было много заклеенных коробок. Возможно, они планировали вообще закрыть фирму и идти дальше. Это был дар и проклятие долгой жизни. Чарльз сам не один раз «уходил в отставку» и начинал все заново.
Они играли в пинокль, немного иную версию, чем знали он или Анна, но она не так уж отличалась. Это отвлекало их, пока они ждали, и снижало напряжение.
Между родителями Лиззи не было любви, хотя они были пугающе вежливы друг с другом. Ее отчим превосходно игнорировал напряжение и, казалось, решил, что его работа — развлекать Лиззи.
Когда поступило сообщение о том, что присяжные вынесли вердикт всего после четырехчасового обсуждения, все вздохнули с облегчением.
Судьей была седовласая женщина с округлыми чертами лица и морщинами вокруг глаз, которые образовались скорее от улыбки, чем от хмурого взгляда. Во время суда она избегала смотреть на Чарльза, Анну или Айзека и незаметно выставила охрану между собой и свидетельским местом, когда допрашивали кого-либо из оборотней или фейри, включая Лиззи. Он говорила медленно и терпеливо, когда перечисляла имена, по которым Лесу Хойтеру были предъявлены обвинения в убийстве. Это заняло много времени. Закончив, она спросила:
— Каков вердикт по поводу обвиняемого?
Старший из присяжных немного нервно сглотнул, взглянул на Чарльза, откашлялся и сказал:
— Мы считаем подсудимого невиновным по всем пунктам обвинения.
В зале суда на долгое время воцарилась тишина.
Затем Алистер Боклер встал, по его лицу ничего нельзя было прочитать, но все чувствовали его ярость. Он посмотрел на присяжных, затем на судью. Не меняя выражения лица, он повернулся и гордо вышел из зала суда. Только когда он ушел, зал взорвался шумом.
Лес обменялся пылкими объятиями со своими адвокатами и отцом. Анна, стоявшая рядом с Чарльзом, тихо зарычала при виде этого зрелища.
— Нам нужно вывести Лиззи отсюда, — сказал Чарльз. — Это будет зоопарк.
С этими словами он встал и расчистил дорогу для дочери Боклера, ее матери и отчима, пока Анна прикрывала тыл. Несколько репортеров подошли и выкрикивали вопросы, но они отступили, когда Чарльз оскалил на них зубы. Или может было дело в его глазах, потому что он знал, что братец волк превратил их в золото.
— Я ожидала, что он легко отделается, — сказала мать Лиззи, ее зубы стучали, как будто на улице был мороз, а не осень. — Я думала, его осудят по менее тяжкому обвинению. Мне и в голову не ожидала, что его вообще отпустят.
Ее муж обнимал ошеломленную Лиззи.
— Он свободен, — сказала она сбитым с толку голосом. — Они знали. Они знали, что он сделал. Не только со мной, но и со всеми этими людьми… И просто отпустили его.
Чарльз посмотрел на Хойтера, который разговаривал с толпой репортеров на ступеньках здания суда, примерно в пятидесяти футах от него. Язык его тела и выражение лица выдавали человека, искренне раскаивающегося в поступках, которые заставил его совершить дядя. Братец волк зарычал. Отец Леса, сенатор от Техаса, стоял позади сына, положив руку ему на плечо. Если бы кто-нибудь из них видел лицо матери Лиззи, они бы наняли телохранителей. Если бы у нее в руке был пистолет, она бы им воспользовалась.
Чарльз понимал ее чувства.
— Они использовали особенности фейри и оборотней, чтобы напугать присяжных и добиться оправдания, — сказал отчим Лиззи, говоря таким же потрясенным тоном, как и сама Лиззи. Затем он посмотрел Чарльзу в глаза, хотя Боклер предупреждал его не делать этого. — Трэвис и Бенедикт больше никому не причинят вреда, и за Лесом будут следить, даже если мне придется нанять шпионов самому. Он допустит ошибку, и мы отправим его обратно в тюрьму.
— Вы могли бы подумать о расследовании и в отношении присяжных, — предложила Анна холодным голосом, который не скрывал ее ярости. — У хорошего сенатора достаточно денег, чтобы подкупить нескольких человек, если это необходимо.
Мужчина повернулся к Лиззи, и его голос смягчился.
— Давай отвезем тебя домой, милая. Вероятно, тебе придется дать интервью, чтобы избавиться от репортеров, но мой адвокат или твой отец могут это устроить.
— Алистера как всегда не будет здесь, когда он нам понадобится, — пробормотала мать Лиззи, но сказала это без злобы. — Я знаю, что это несправедливо. Но он знает, что с нами ты в безопасности, милая. И он, вероятно, беспокоился, что убьет Хойтера, если увидит, как тот разгуливает на свободе, как птица. И как бы мне ни хотелось, чтобы он это сделал, это создало бы только больше проблем. Он всегда скучал по тем дням, когда мог убить любого, кто ему мешал.
Анна положила руку на плечо Чарльза.
— Вы это слышите? — спросила она так настойчиво, что все повернулись к ней.
Чарльз ничего не слышал из-за толпы людей, гудящих машин и стука копыт лошадей.
Анна огляделась, привстав на цыпочки, чтобы видеть поверх голов людей. На ступеньках все еще была толпа репортеров, потому что серийный убийца и сын сенатора могли предоставить им большую историю. Чарльз тоже огляделся и сразу понял, что не видит никаких лошадей.
Он не понял когда они появились или откуда взялись, но внезапно они просто оказались там. Через несколько минут другие люди тоже увидели их и замолчали. Все движение остановилось. Лес Хойтер и репортер все еще были поглощены разговором, полным лжи, но сенатор Хойтер повернулся лицом к улице и положил руку на плечо сына.
Пятьдесят девять черных лошадей неподвижно стояли на проезжей части перед зданием суда. Они были высокими и стройными, как чистокровные скаковые лошади, за исключением того, что их гривы и хвосты были очень густыми. В их гривы были вплетены серебряные цепочки, а на цепочках висели серебряные колокольчики..
Чарльз разбирался в лошадях. Пятьдесят девять лошадей ни за что не устояли бы на месте, не шевельнув ни ухом, ни хвостом.
Их седла были белыми — старомодные седла с высокими подлокотниками и луками, почти как западные седла без рога. Седельные попоны были серебряными. Ни у кого из них не было уздечек.
На каждой лошади был всадник, одетый в черное с серебряной
