Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

— Борис Павлович, вам нет необходимости сейчас много есть, — не удержалась я. — У вас, наверное, и желудок стянулся, а вы его сейчас опять растянете.

— С этого не растянет, — сурово возразила сиделка и приподняла крышку, под которой оказалась пара ложек странного зеленоватого пюре, неаппетитного даже на взгляд, а каким оно было на вкус, и узнавать не хочу. — Специальное реабилитационное меню, одобренное Владимиром Викентьевичем.

— Одобренное, — проворчал Ли Си Цын, глядя на содержимое тарелки с не меньшим отвращением, чем я. — Поди, разработанное специально для меня. Чую, месть это ваша, Владимир Викентьевич.

— А вы чего хотели? Рябчиков в винном соусе? — ехидно уточнил целитель.

— Не отказался бы, — согласился Ли Си Цын и посмотрел с интересом на остальные блюда, пока прикрытые крышками.

Сиделка подкатила тележку поближе к Ли Си Цыну, вытащила раскладной стол-поднос и водрузила на кровать.

— Пойдёмте, Елизавета Дмитриевна, — внезапно засуетился Владимир Викентьевич, схватил меня за руку и потащил на выход, — не будем мешать ужинать Борису Павловичу. Да и нам с вами пора бы поесть.

— Вы-то наверняка будете есть что-то другое, — уже в спину нам проворчал Ли Си Цын.

Звягинцев прикрыл за нами дверь, прислушался к тому, что происходит у пациента, и ехидно заулыбался.

— Мне кажется, необходимости в такой еде не было, — осторожно сказала я.

— Это вам кажется, — возмутился Владимир Викентьевич. — Неужели вы думаете, что я стал бы предписывать невкусную еду пациенту исключительно по собственному желанию?

— Я бы стала, если бы пациент меня довёл, — честно ответила я. — От такой еды вреда нет, сплошная польза. Особенно тем, кому показана диета.

— Да, польза есть. — За дверью раздались громовые раскаты возмущённого лисицынского голоса, Звягинцев заулыбался совсем по-детски и добавил: — Очень большая польза. Но что мы тут стоим, Елизавета Дмитриевна? Пора бы и нам перекусить.

Перекусывали мы куда интереснее, чем несчастный Борис Павлович, чьё возмущение прекрасно прорывалось даже на второй этаж. Честно говоря, это прилично портило аппетит, хотя новая кухарка была на высоте: всё, что я ни пробовала, было необычайно вкусно. Я даже пожалела, что проводивший меня Тимофеев сразу ушёл, как узнал, что его помощь, как целителя не требуется. Я его понимаю: мне тоже было интересно узнать, о чём беседовали цесаревич и Аня.

— Надо звукоизолирующие плетения ставить, — озабоченно сказал Владимир Викентьевич. — Но я не специалист, просить придётся. А это новые траты…

— А как же контроль за пациентами? — удивилась я. — Вдруг ему станет плохо, а вы не услышите?

— А как же сигнальные артефакты? — спародировал меня Владимир Викентьевич. — По-вашему, зачем они ставятся в лечебницах?

— Я о них впервые сейчас услышала, а вы хотите, чтобы я вам полную раскладку дала по использованию? — фыркнула я.

За несерьёзным разговором я пыталась скрыть беспокойство о судьбе Николая: если Львов принял моё предложение, то пора бы Хомякову появиться. Поэтому, услышав звонок в дверь, я вскочила со стула, собираясь бежать вниз и открывать.

— Сидите, Елизавета Дмитриевна, — остановил меня Звягинцев. — Не солидно вам так себя вести. Помните, вы глава клана, по вам судят об остальных.

Но сесть я не успела, потому что загрохотали шаги по лестнице и к нам ворвалась толпа в полицейских мундирах.

— Встать, руки держать на виду! — заорал один из них, наставив на нас какой-то артефакт. — И не дай боги, плетение какое начнёте делать, сразу поражающее используем. Без глупостей.

— Господа, по какому праву?.. — начал было возмущаться Владимир Викентьевич.

— Поступила информация, что у вас находится вещь, принадлежащая императорской фамилии.

Вот ведь какой гад Львов! Усыпил мою бдительность мнимым почти согласием, а сам полицию натравил. Фигушки теперь ему, а не артефакт! Но тут я с ужасом поняла, что артефакт-то не во мне, а где-то лежит, прикрытый лишь плетением на шкатулке, и найти его — несложная задача для толпы полицейских, наверняка вооружённых всевозможными средствами для поиска.

— Надеюсь, когда это недоразумение выяснится, извинения нам не забудут принести, — сварливо бросил Звягинцев. — Подумать только, полиция вламывается к честным гражданам по какому-то анонимному доносу.

Но офицер, возглавлявший обыск, ничуть не смутился. Ещё бы, донос был совсем не анонимным, а непосредственно от Львова-младшего или старшего, что более вероятно: вряд ли ему понравилось, что я пытаюсь диктовать, на ком женится наследник. Поэтому вскоре по всему дому зашуршали полицейские, перебирая наши вещи, которых, увы, было не так много.

Глава 38

Время шло, обыск — тоже. Охранник не сводил с нас взгляда, как будто мы только и ждали момента, чтобы на него напасть. Положим, нападём мы, и что? Подадимся в бега вместе с артефактом? Так нас и за границей достанут, я уверена, если уж информация о том, что артефакт у нас, попала к Львовым. Да и Владимир Викентьевич не сказать чтобы был молод. Не в его возрасте от властей скрываться. Ему бы жить на одном месте и заниматься любимым делом. Кстати…

— У нас пациент на первом этаже, — напомнила я. — К нему тоже наведаются.

— Он прекрасно постоит за себя сам, — ответил Владимир Викентьевич.

На удивление он не выглядел испуганным. Скорее, растерянным.

— Вот именно. — Я выразительно посмотрела на целителя. — Именно этого я и боюсь.

— Не переглядываться! — гаркнул полицейский. — Не разговаривать! Стоять молча.

Он переводил артефакт в подрагивающей руке с меня на Владимира Викентьевича, а мне и без того было страшно. Меня охватывал ужас, когда я пыталась представить, что с нами сделают, когда найдут злосчастный артефакт. Похоже, идея с его передачей правящему семейству на определённых условиях себя не оправдала. Я старалась не паниковать, но постоянно казалось, что вот-вот — и найдут то, что я даже не удосужилась спрятать, а просто поручила домовому. Остаётся только надеяться, что он выбрал достаточно защищённое место. И почему я не убрала столь опасный предмет туда, где он пробыл все эти годы?

Внезапно за спиной нашего охранника, чуть сбоку, на короткий миг проявился Мефодий Всеславович, показал кулак с поднятым большим пальцем вверх и исчез. Владимир Викентьевич, успевший его заметить, изумлённо охнул, я же испытала облегчение: домовой дал понять, что до шкатулки полиция не доберётся. Охранник, заметив реакцию целителя, развернулся, но, разумеется, никого уже не увидел, зато уставился на нас с утроенной подозрительностью.

— Не пытайтесь меня отвлечь, не выйдет, — заявил он, словно не он только что поворачивался спиной к таким отпетым преступникам, как мы.

Но тут полицейские добрались до Ли Си Цина, и до нас донёсся его полный возмущения голос.

— Какой обыск? Мне требуется покой, это предписание целителя. Вышли вон отсюда. Немедленно.

— Мы аккуратно всё проверим. Совершенно вас не побеспокоим-с.

Раздавшийся заискивающий голос показался подозрительно знакомым, но мне потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, кому он принадлежит. Моськину. Самого подручного штабс-капитана среди обыскивающих я не заметила, но голос был точно его. А это означало, что обыск производят совсем не те, про кого я подумала. А возможно, он вообще проводится незаконно.

— Почему нам не предъявили никаких документов? — грозно спросила я.

— Какие ещё документы, если вы объявлены злоумышляющими против короны? — отмахнулся охраняющий нас полицейский.

Небрежно так отмахнулся, явно больше интересуясь происходящим внизу, даже руку с артефактом наконец опустил. Ещё бы: Ли Си Цын, несмотря на плохое самочувствие, продолжал бушевать.

— В этой комнате нет ничего для вас интересного! — громогласно заявил он.

— Почему вы так думаете, уважаемый? — огрызнулся Моськин, который, несомненно, знал, с кем говорил, но тем не менее избегал фамилий. — Нам лучше знать.