Очень древнее Зло - Екатерина Лесина

— Там… еще один.

— Не один, я полагаю, — виросец нахмурился и уставился на свои руки. — Щит… как его ставить?

— Также, как путь открывать! — рявкнула Мудрослава. — Давайте… убежать от них не выйдет.

— Почему?

— Лично я долго не пробегу. Знаешь ли, не учили… царевнам бегать не по чину. А они вот могут долгехонько. Просто загонят.

Тварь была покрыта лохмотьями серой то ли одежды, то ли кожи.

И уродлива до крайности.

— У меня секира есть, — Брунгильда вцепилась в нее обеими руками. Но уже знала: не поможет.

— Ты лучше того… путь открой. Дверь. Чего-нибудь открой! Будь человеком!

Она и есть человек, но…

Путь.

У нее получалось… то есть, в прошлое получалось, но там Брунгильда была не одна. И… и кровь! Кровью Никас поделился. Так… кровь стала связующей нитью. А здесь?

Надо… надо представить себе место.

Какое?

Какое место она, мать его, может представить в городе, в котором никогда не была? Про который только и знает из рассказов Теттенике. А как понять, сколько в этих рассказах правды-то?

И…

Так, за первым мертвецом показался второй. На этом и доспех уцелел, правда, тоже какой-то мятый, словно жеваный.

— Надо решать… если не получится, в дом уходить и там… сидеть.

— Погоди… — Брунгильда попыталась вспомнить ощущения… да, зыбкого тумана.

Закрыть глаза.

Это… это и вправду туман. Туман приходил с моря. Он рождался где-то там, на западе, где скалы толпились тесно, выглядывая из воды кривыми зубами. Он расползался, растекался по волнам. А после поднимался выше и…

— Что за…

— Тише ты, — шикнула на брата Мудрослава. — Если я правильно понимаю, она открывает эту долбаную дверь.

То есть, бегать царевнам не по чину, а ругаться, выходит, что можно?

Туман густел. Он укрывал небо со всеми звездами и луной, и часто был столь плотным, что даже яркое летнее солнце не способно оказывалось пробить сизую шкуру его.

— Возьми меня за руку, — Брунгильда вытянула её. И чьи-то теплые пальцы обвили ладонь. — Остальные тоже. Я… не уверена, что получится, но не хватало, чтобы мы еще и потерялись.

Туман приносил звуки, которым нельзя было верить.

Он любил играть с людьми и кораблями. Но Брунгильде уже случалось идти вот так… к дому? Нет, дом далеко. Сил не хватит. А вот… вот туда, где ждут.

Звездочка, звезда…

У отца имелся путеводный камень. А что есть у Брунгильды? Секира. И пальцы, не понять чьи, что стискивают руку. Она слышит человека, который рядом. Дыхание его. Стук сердца.

Тропа?

Если так, то пусть ведет. Куда? Туда, куда судьбой показано. У судьбы множество дорог. И вспомнилось вдруг, как мечтала она… да о чем только не мечтала, сидя там, в пещере, над обрывом. Глядя на бушующее море и греясь у огня.

Шаг.

И еще.

И тонкая нить протягивается сквозь колышащееся марево. Куда ведет? И так ли важно… от судьбы не уйдешь. Так говорили. Вот и будет повод проверить.

— Как-то здесь… — шепот Летиции пробивается сквозь тихий шелест волн.

Моря нет.

Ничего нет.

Только тропа, проложенная то ли Брунгильдой, то ли демоном. Но если так, то пусть. Дети Островов никогда не избегали сражений.

Но когда туман поредел и рассыпался, Брунгильда вздохнула с немалым облегчением. Получилось?

— Мы… где? — поинтересовалась Ариция. А Брунгильда совершенно честно ответила:

— Понятия не имею.

Туман отползал медленно. Сперва он выпустил именно её, виросскую принцессу, которая и в этом странном наряде не утратила красоты. Пусть она невысока и кажется вовсе хрупокою, несмотря на все округлости фигуры, но нашлись бы, несомненно, охотники…

Не о том мысли.

Вот показалась сестра её, все еще задумчивая, отрешенная. Наверное, тяжело это, постоянно видеть чужие смерти. И оттого стала Летиция Ладхемская бледна чрезмерно.

Рыжий виросец.

Мудрослава.

Хорошо. Все-то на месте…

…даже костяная мертвая тварь прошла.

Туман не спешил развеиваться. Наверное, следовало бы что-то сделать. Как-то закрыть проход, но Брунгильда понятия не имела, как. Главное… главное, мертвецы остались там. Это она чувствовала. И то, что туману жить недолго.

Вот показались белые камни.

И где-то там, в высоте, выглянули из тумана огромные головы. Потом стали видны плечи, что эти головы держали. Щиты, сияющие серебром, мечи… в общем, статуи.

— Это площадь, — прищурилась Мудрослава.

— Мертвецов, — поправила её Летиция. — Это площадь мертвецов… и их здесь много. Так много!

В её голосе звучало вполне искреннее удивление.

— А еще… еще они не помнят, что умерли. И… и нам туда, — она вытянула руку, указывая на статуи. Впрочем, Брунгильда тоже чувствовала. Пусть туман почти развеялся, позволяя разглядеть огромную, едва ль не с весь остров их, площадь, а еще статуи и дорогу, которая за ними начиналась, но нить никуда не исчезла.

Нить шла.

К дороге.

И дальше, туда, где купался в лучах полуденного солнца то ли храм, то ли дворец, то ли и то, и другое разом.

— Не нравится мне все это, — покачала головой Мудрослава и оглянулась. За спиной из тумана выползло каменное устье очередной улицы.

Дома.

Ограды.

— Идти все равно придется, — Летиция обняла себя. — Только… не знаю, но… постарайтесь не смотреть.

— Куда?

— Никуда. Пока вы не видите их, они не способны увидеть вас. И… идти придется быстро.

Очень.

А она никогда не умела бегать. Да и как научишься, если с малых лет твердят, что принцессы не бегают. Даже играя в салки. Даже пытаясь поймать ворону, тем паче что ловля ворон совершенно неподходящее занятие для принцесс.

— Стоять, — государь все Вироссы покачал головой. — Так нельзя. Если бросимся бегом все, то кто-то отстанет. И… выдохнетесь быстро.

В этом была своя правда.

Она ведь… она еще пыталась бегать, когда стало модно играть в теннис. Но потом батюшка счел это неприличным, и запретил.

Верховую езду тоже. Не из-за неприличности, а чтобы не свалилась.

Вдруг да покалечится.

Кому нужна калеченная принцесса? Летиция прикусила губу. Почему-то стало обидно и даже очень.

— Нужна веревка или вот… пойду впереди. Брунгильда, ты замыкающей.

Спорить островитянка не стала, чуть склонила голову, показывая, что понимает.

— Пойдем спокойно. Силы надо беречь. Пока… Лети, ты скажешь, когда станет по-настоящему опасно?

Лети?

Её никто так не называл прежде. Это ведь немыслимая вольность. С другой стороны, какой толк от мыслимых вольностей?

— Если пойму, — ответила она сдержанно.

А в Вироссе холодно, говорят. И если так, то никто там с голыми коленками не ходит, а