Жена неверного ректора Полицейской академии (СИ) - Удалова Юлия
Конечно, она будет любить. Она будет варить кашки, кормить с ложечки, отправляя эти кашки в беззубый рот, будет заботиться, растирать одряхлевшие кости целебной мазью, но в глубине своей души…
Голос отца прозвучал в моей голове, словно наяву.
Просто сделай для меня это.
Я резко подскочил, чувствуя, как сердце колотится в груди.
Снова этот кошмар.
Снова.
Уж лучше бы она пришла ко мне во сне.
Тоже было бы больно.
Но то боль иного сорта.
Тягучая, мучительная и сладкая, как патока.
И я ни за какие сокровища мира не согласился бы с ней расстаться.
Я поднялся с нар и подступил к турнику.
Разумеется, в этой узкой темной тюремной камере никто не подумал позаботиться о спортивных снарядах для заключенных.
Я приспособил под эти нужды торчащую из стены трубу.
Правда, что-то в последнее время она стала какой-то хлипкой.
Раньше делал тысячу подтягиваний за один подход. Но сейчас этого уже было мало, потому увеличил это количество до трех с половиной тысяч.
Проклятье!
Боюсь, демонова труба все-таки скоро не выдержит и отвалится к иблисам собачьим!
Тогда, пожалуй, можно будет передать Освальду, чтоб заплатил кому надо, и мне бы установили в камере нормальный турник.
Вот было бы счастье!
Он и так все порывается устроить мне в тюрьме лучшие условия.
Чуть ли не люксовую камеру, где кровать с периной и личное джакузи в камере.
Смешно.
Освальд судит по себе. Для него то отсутствие элементарного комфорта, в котором нахожусь тут я, смерти подобно.
Для меня смерти подобно совсем другое.
Газеты со светской хроникой, которые по моей просьбе он мне присылает каждую неделю.
Я не могу их читать.
Но и не читать тоже — не могу…
До сих пор помню лицо отчима, когда он вместе с адвокатом явился ко мне в изолятор сразу после задержания.
Такое лицо, как будто по нему сапогами прошлись.
— Разумеется, ни я, ни твоя мать не верим, что ты призвал демонов, сынок! Тебя подставили, и мы выясним, кто это сделал. Господин Рикардо — лучший адвокат во всем Декстоуне, он выстроит блестящую линию защиты. Тебя оправдают, это однозначно, Лианс! Так, для начала тебе нужно написать отказ от своих первоначальных показаний…
— Я не напишу, — спокойно перебил я. — Потому что я действительно призвал демонов Омровода. И должен понести за это наказание.
Освальд принялся горячиться и, размахивая руками, бегать по комнате свиданий.
Я же наблюдал за этим с олимпийским спокойствием.
Я-то точно знал, что иного пути нет.
Никто не должен узнать, что меня подставила Дарина. Что это она призвала демонов.
Что она их королева.
Что в ту ночь после Бала Весны она оставила в моем доме следы проведения темных ритуалов с демонами, а потом анонимно сдала полиции.
Именно так я под утро и очухался — гостиная была в пентаграммах, черных свечах, трупах черных кур и следах демонов, а в двери уже стучался вызванный ей полицейский патруль.
Мне нужно было выбрать, кто понесет за все это наказание — я или она.
Либо я сдаю ее, либо сажусь сам.
Все просто.
Ответ был очевиден.
Разумеется, я ее не сдал.
Взял всю вину на себя.
Ни словом не обмолвился о ней на допросах. Отвел от своей уже теперь бывшей невесты все подозрения.
Репутация, честь, достоинство — всего этого она меня лишила легким движением руки.
Хотела лишить еще и жизни, но неожиданно почему-то вмешался король Тибальд и запретил приговаривать меня к смертной казни. Что вообще-то было для него нетипично — ведь он ненавидел аристократию и не упустил бы случая избавиться от проштрафившегося наследника одного из известных родов.
Чего ему там в голову взбрело — дьявол знает.
Может, приснилось что — ведь Тибальд был как раз из этих дурачков, которые верят в вещие сны с четверга на пятницу и разные народные приметы.
Думаю, тут еще повлиял Освальд. Отчим очень сильно переживал мой арест и обвинения, и подключил все свои связи, вследствие чего приговор был до странного мягким
Двадцать пять лет лишения свободы с отбыванием в тюрьме особого режима — Твердыне Забвения.
Меня не лишили моего дракона, но надели на шею специальный ошейник, который предотвращал воплощение. Это приносило дополнительные мучения, мерзкое липкое чувство, когда не можешь обратиться.
Я до жути соскучился по своей чешуе и крыльям.
Тело аж чесалось — так хотелось воплотиться и взлететь в воздух.
Спасался отжиманиями и планкой.
Так себе спасение, конечно, но иного не дано.
Процесс надо мной стал самым громким в истории Декстоуна за последние двадцать лет, и широко освещался в прессе.
Ну, еще бы — сам коннетабль короля, ректор Академии Полицейского ковена проводил грязные ритуалы, связался с демонами.
Позор. Позор. Позор.
Я мечтал, что увижу Дарину хотя бы на последнем заседании суда, когда оглашали приговор.
Что она придет посмотреть, как свершилась ее месть.
Мне было все равно, я даже само оглашение слушал вполуха, ища ее глазами в толпе.
Но она не доставила мне такого удовольствия напоследок.
Не явилась, и меня заперли в клетке.
Почти сразу после этого я прочитал в колонке светской хронике большую статью о воссоединении графа Бейлиса с давно потерянной дочерью Дариной от первой жены Леноры.
Девочку еще во младенчестве прокляли и разлучили с отцом. Родогаст со слезами на глазах принял дочь и отказался даже делать проверку на отцовство.
Ведь Дарина была вылитая ее мать Ленора в молодости.
Виновницей и убийцей первой жены графа оказалась его вторая жена — Жанна, которая сделала это из зависти и ради положения в обществе.
Ей смертной казни избежать не удалось — Родогаст расторг с ней брак, ее лишили титула и повесили.
Смертный приговор был приведен в исполнение.
В той же самой газете была небольшая заметка о том, что виконт Кастро проиграл в карты не только все свое состояние, но и титул. Это был конец для некогда славной фамилии.
Планомерно, четко и хитро королева демонов истребила всех, кто некогда причинил ей боль.
Словно фигуры с шахматной доски смахнула.
Бьянка, вернее, Дарина, отомстила красиво и с поистине королевским размахом.
Когда я думал о ней — а думал я о ней очень, очень много — то кулаки сжимались сами собой.
Что я чувствовал?
Предательство. Страсть. Восхищение. Бешенство. Ревность. Ненависть. Желание. Помешательство. Одержимость.
Все эти чувства, помноженные сами на себя в десять раз!
Одержимость бывшей женой, которая бросила меня за решетку, лишив всего, что было мне дорого — и в первую очередь самой себя! — сводила меня с ума.
Я метался по камере, как дикий зверь, желая только одного — ее, ее, ЕЕ!
Пытался спасаться непомерными физическими нагрузками — это почти не спасало.
Кажется, даже когда я находился на свободе, то не был в такой идеальной физической форме, как сейчас!
Удивительно, но чуть больше помогали нагрузки умственные. Огромная стопка толстых трактатов в углу на тумбочке, все росла. «Арканум Кристальных Нитей» и «Артес Мантий» я и вовсе читал в оригинале, чего нормальные люди обычно не делали.
Если, конечно, не хотели спятить.
— Лианс Рэтборн, почта, — чавкая жвачкой, объявил охранник и сунул через прутья решетки большой конверт.
Вначале он швырял их на пол, но я быстро отучил его от этой привычки.
Судя по толщине и плотности, там был женский глянцевый журнал «Ореол очарования» — страшная гадость, которую я бы в жизни в здравом уме не открыл.
Но раз Освальд его прислал, значит, там было написано о ней.
О ней последние два года много писали.
Дарина Бейлис стала настоящей леди высшего света, героиней всех светских хроник и королевой балов.
Каждый ее выход обсуждался, ее наряды копировали, ей стали подражать. Журналисты просто ее обожали, не находя в ней никакого изъяна.
