Буря - Карен Линч
— Пусть это прекратится. Пожалуйста, пусть это прекратится.
Я плыла по океану боли, где не существовало времени. Иногда я слышала далёкие голоса, но я была здесь наедине со своим Мори, и ни один из нас не мог утешить другого.
— Даниэла, — голос Эльдеорина эхом разнесся в пространстве. — Я не могу унять твою боль, но я могу предложить тебе отсрочку от неё.
— Да, — взмолилась я, готовая на всё, чтобы избежать этого, хотя бы на время.
Рука коснулась моего лба, и по телу разлилось тепло. За этим последовало благословенное оцепенение, и мир превратился в ничто. Последнее, что я увидела, погружаясь в забытье, это затравленный взгляд Ронана.
* * *
Мой тёплый кокон раскрылся, и моё невесомое тело выплыло на свободу. Я пыталась бороться с течением, уносившим меня прочь, но оно медленно несло меня вверх, к тусклому свету. Когда я приблизилась к поверхности, до меня донеслись приглушенные звуки, и в груди появилась боль. Чем выше я поднималась, тем острее становилась боль, словно стальной обруч сжимался вокруг меня.
Я ахнула и открыла глаза. Чья-то рука зависла над моим лицом, затем отодвинулась, и я увидела склонившегося надо мной Эльдеорина.
— Добро пожаловать обратно, — сказал он без своего обычного юмора. — Как ты себя чувствуешь?
Внезапно боль нахлынула с новой силой. Я перевернулась на бок, подальше от него, и затряслась от беззвучных рыданий.
Он нежно положил руку мне на плечо.
— Мне жаль, Даниэла. Хотел бы я, чтобы у меня была власть положить конец твоим страданиям.
Его шаги удалились из комнаты. В коридоре раздался голос мамы:
— Спасибо, Эльдеорин.
— Не думаю, что это было достаточно долго, — ответил он. — Возможно, мне следует погрузить её в более продолжительный сон.
«Да», — я подумала, как вдруг сказал мой дедушка:
— Сон только отсрочит неизбежное. Это не физическая травма, которая заживет сама собой. Дэни должна вытерпеть боль, как бы жестоко это не звучало, чтобы пережить это. Время — единственное, что ей сейчас поможет.
Я крепко зажмурилась. Как кто-то мог это вынести?
— Дэни.
Я повернула голову и посмотрела на Димитрия, который стоял в дверях ванной. Его челюсть была покрыта щетиной, отросшей за несколько дней, а глаза были усталыми и тусклыми.
Вытерев глаза рукавом, я повернулась к нему лицом.
— Привет, — прохрипела я.
Он подошёл и сел на край кровати. Я протянула ему руку, в то же время он потянулся ко мне. Мы крепко сжали их и долго смотрели друг на друга, никто из нас не знал, что сказать.
— Как долго я спала? — спросила я.
Мой голос был хриплым от долгого бездействия.
— Пять дней.
Я судорожно сглотнула и посмотрела мимо него на деревья за окном. Прошло пять дней с тех пор, как я видела Ронана и прикасалась к нему. Пять дней с тех пор, как он ушёл от меня навсегда. Боль в груди усилилась, и я потерла место над сердцем.
— Ты хочешь поговорить об этом? — хрипло спросил Димитрий.
Я не думала, что когда-нибудь смогу заговорить об этом, но я сказала:
— Ещё слишком рано.
Он слабо улыбнулся мне.
— Я буду здесь, когда ты будешь готова.
В комнату вошла мама. Она выглядела такой же усталой, как и Димитрий, но её глаза заблестели, когда она увидела нас вместе.
— Я собираюсь приготовить тебе обед. Хочешь поесть здесь?
— Я не голодна.
При мысли о еде у меня скрутило живот.
Она нахмурила брови.
— Ты не ела пять дней. Тебе нужно поесть.
— Позже, — я отпустила руку Димитрия и села. — Что мне нужно, так это подышать свежим воздухом. Наверное, я пойду прогуляюсь.
Димитрий встал.
— Хочешь я пойду с тобой?
Я хотела побыть одна, но его серьёзное выражение лица не позволяло мне сказать ему об этом.
— Да.
Мама заставила меня одеться в тёплые вещи, и я поняла почему, когда вышла на улицу. Несколько сантиметров снега лежали на земле, и температура уже спускалась к крепкому морозу.
Мы с Димитрием прогулялись вокруг озера, потому что мама не хотела, чтобы я уходила далеко. Он рассказал мне о том, что я пропустила, пока спала. День благодарения прошёл, но никому на озере не хотелось его праздновать. В поместье было устроено обычное праздничное застолье, а потом дедушка принёс к нам еду.
В течение недели со Дня благодарения, никто не тренировался, и Димитрий не разговаривал ни с кем из наших друзей. Он не сказал этого, но все в Весторне уже должны были знать. Я не спрашивала, кто займёт место Ронана в качестве тренера, и Димитрий не вызвался сам сообщить. Мы избегали любых упоминаний о Ронане.
В тот вечер и всю следующую неделю я ела у себя в комнате. Моя семья хотела как лучше, но было слишком тяжело находиться рядом с ними, когда они суетились вокруг меня и смотрели на меня так, словно я могла сломаться в любую секунду. Целыми днями я гуляла в лесу, одна или с Хьюго и Вульфом. Сначала я держалась поближе к дому, но, по мере того, как проходили дни, я забиралась всё дальше и дальше.
Боль была моим постоянным спутником, даже во сне. Она преследовала меня во снах и ждала, когда я просыпалась. От неё не было спасения, и она никогда не позволяла мне забыть о том, что я потеряла.
Через две недели после ухода Ронана я согласилась помочь маме в зверинце. С той ночи я не подходила к поместью ближе, чем на четыреста метров, но она принесла ещё двух детенышей виверна, которые были ещё моложе первых трёх. Их приходилось кормить с рук пять раз в день, и она не могла справиться с этим в одиночку из-за своего графика.
Я закончила дневное кормление и собралась уходить из зверинца, когда снаружи донеслись голоса. Не желая ни с кем сталкиваться, я осталась ждать, пока пройдут мимо. Когда подошли ближе, и я узнала голоса дедушки и Гевина.
— Каллум согласился сократить свою поездку, — сказал дедушка. — Он будет здесь на следующей неделе.
— Ты что-нибудь слышал о нём? — спросил Гевин.
Я затаила дыхание, потому что что-то в его голосе подсказало мне, что он имел в виду не Каллума.
— Ни разу с того дня, как он уехал. Он планировал отправиться на
