Марта - Светлана Гресь
– Зачем? – горестно поджав разбитые губы, Хима теребила бусинки на груди. – Знать судьба моя такая, должна была мириться. А теперь, что мне делать? Кому нужна, обесчещенная? Все село нынче будет говорить, что расстроил черт свадьбу, к которому на свидание бегала.
Но Май, такой счастливый и такой взволнованный,
– Голубушка моя, спешу склониться с трепетной мольбою к твоим ногам, заглянуть в глаза испуганные.
Как часто этот наивный и слегка лукавый взгляд стегал мне сердце своей доверчивостью детской. Эта несмелая улыбка острым ножом точила грудь. Держался я, сил не жалея, но в последнюю нашу встречу слез твоих тихая капель сердце черствое растопила.
Я тогда молчал, лишь жадно пил грустных глаз заплаканную радугу и нежностью к тебе, что лучиком прогрелся. Как мне хотелось слезы девичьи унять, тебя обнять, к себе прижать и поцелуем успокоить. Отчаянно боролся я с жалостью, смешанной с любовью. Нахлынула в сердце мое и захлестнула меня всего такая теплая волна! Тогда ты мне такое счастье подарила, что не сравнить его ни с чем!
Прости, что волю чувствам не давал и, может, даже обижал речами едкими, я не хотел. Без злого умысла словами колкими бросал, в твое сердечко целясь.
Милая, славная, родная, пришел просить твоей руки. Поверь, у нас все будет, как у людей и даже лучше. Будь моей женой!
Прошу, прости за позднюю весну, за не подаренные поцелуи. За строгость встреч, за глупость слов, за утаенную любовь. Колени пред тобой склоняю, прошу, мольбу мою не отвергай, женой желанной стань моею. Я постелю к твоим ногам все диво мира нашего и всем назло, мы станем самыми счастливыми.
Хима растерянно кивала головой, всхлипывая то ли от счастья, то ли от обид прошлых.
– Вот увидишь, кроме нас, таких счастливых, никого не будет в целом поднебесье!
***
Таким взбешенным Елка своего отца еще не знала. Ему уже доложили о событиях, произошедших в селе. Кроме того, из плена удалось сбежать вороне, что была заперта в одной из самых потаенных комнат. Эта нахальная, горластая птица теперь на весь лес раструбит о его тщательно скрываемой тайне. Надо было ее сразу превратить в улитку, тогда бы на всю жизнь замолчала.
Хотя, что скрывать, ему нравилось беседовать с ней долгими вечерами. На все птица имела свое суждение и не всегда ошибочное. Часто спорили о чем-то, и ворона не раз побеждала в дискуссиях. А теперь, жди гадостей от этой наглой птицы. Того и гляди, что скоро с требованием вернуть кольцо гости заявятся недобрые.
Этот досадный случай, а также неповиновение Мая и дочери, вывели его из душевного равновесия. Они, зная его крутой нрав, едва переступив порог, бросились с мольбою в ноги. Выхода другого не было, хоть и знали, что вряд ли даст согласие на эту свадьбу. Он всегда мечтал видеть Мая своим зятем. От слов своих и желаний никогда не отступался.
– Отец милосердный, прошу не гневаться, мы любим друг друга и хотим быть вместе. Помоги нам соединить свои судьбы.
– Батюшка, – вторит с просьбой Елка, – прошу, не откажи. Дай свое разрешение.
Он от ярости даже говорить не может, такого нахальства сносить ему еще не приходилось. Посохом о пол стуча, громогласно заявляет,
– Сколько раз твердил, чтобы не путались с людьми, что ничего хорошего от этого не выйдет. Просил, чтобы держались от них подальше. Это их собственная жизнь и они сами должны в ней разбираться. Мы не вправе вмешиваться, говорил?
– Отец, если б ты знал, какая судьба ждала это невинное дитя. Я не мог допустить глумления над нею. Прошу, не осуди меня и пожалей ее!
– Никогда! Солнце и то всех не может обогреть! Слышите, отступники, никогда не получите моего благословения на этот брак. Я накажу вас, следуя зову справедливости!
Ты, дочь моя непокорная, будешь отныне взаперти сидеть, вязать и шить с утра до ночи, и никто, слышишь, никто не посмеет переступить порога твоей темницы.
А ты, строптивый, станешь отныне волком одиночкой. Начнешь лес мой охранять от нарушителей зловредных в другом обличии, и будешь своим воем наводить ужас на людей, не смея к ним приблизиться. Я все сказал. – Поднял решительную руку…
Хима бросилась к нему в ноги.
– Постой! Как можно быть таким жестоким? Это же дочь единственная твоя! Разве доброта – это проступок? Пожалеть ближнего – это преступление? Любовь – разве это не счастье? Знаю, обидели тебя, но не хотели ослушаться, надеялись, что нас поймешь и будешь милосердным к детям своим, неразумным. Что ж, если хочешь наказать кого-то, остудить свою злобу, накажи меня. Я виновата во всем содеянном. Зачем мне жить теперь? А их не трогай. Прошу тебя покорно, батюшка, не гневайся.
– Что??? – от ярости затрясся дед. – Кто ты такая, что будешь мне на мои слова указывать, перечить самому царю лесному. Вон, отсюда! Вон, пока еще сама жива, а не то живо превращу в лягушку!
Хима поднялась с колен и подошла к нему, решительная, спокойная.
– Ох, напугал. – Руки в боки. – Я не боюсь тебя, упрямый, злой старик. Вот, вся перед тобой, превращай в кого захочешь. Отыграйся, самолюбие свое потешь, гляди, может, и полегчает.
Он замолчал вдруг, пораженный.
– Ты кто? – спросил, икая, – откуда в наших краях, давно ли? – тянулся взглядом к ней взволнованным.
– Не знаю. – Сдвинула плечами. – Отец не говорил мне ничего об этом. Сколько себя помню, мы жили здесь.
Отвернулся, что-то под нос бормоча, вытирая дрожащею ладонью пот с покрасневшего лица.
– Май, подойди ко мне, – глухо промычал. – Да, поспеши, не медли. Дайте ваши руки. Благословляю вас, дети мои! Живите долго, счастливо и не обижайтесь… на старика горячего. – Поперхнулся, закашлявшись. Отвернулся в сторону.
Настала немая тишина. Хима прижалась к груди мужа будущего. Он, не веря своим глазам, гладил по волосам, целуя. Елка безмолвная, растерянная все еще на коленях.
– Ей, кто там за дверью? – дрожащим голосом. – Не кройтесь! Знаю, что рядом, подслушиваете. Пригласите Сильвана, да поскорее, хочу с ним переговорить. Пора увидеться нам. – Успокоившись немного, заговорил, – есть у меня одна заветная
