Марта - Светлана Гресь
Осознание своей беспомощности было для нее даже приятным, давало некое отрадное отдохновение терзавшим ее чувствам. Собственное бессилие и нежило девушку, усыпляя ее тоску, и укачивало в сладком и тихом кружении грез, ибо в своих раздумьях она растворялась, переставала существовать. Значит, высвобождалась из-под их гнета и печально смотрела на себя, будто издали. Седою, тонкой паутинкой тихая печаль опутала душу.
Ей было жаль, что встреча их с незнакомцем – это уже истекшее событие. И что случилась она не так, как представляла себе, как надеялась и как мечтала. Глаза ее, напоенные грустью и сожалением, лихорадочно блестели, менялись, излучая столько любви и надежды! Осознание того, что она несет в себе что-то необычное и несравненное, возбуждало ее, перенимало счастливым трепетом ее грудь, укачивая мысли нежной, монотонной мелодией. Она даже похудела, побледнела. Кожа на лице стала прозрачной.
В сладком и тихом бесчувствии пришла она на встречу с Химой. Сердцем почувствовала, что подруга очень хочет видеться, так как появились какие-то важные новости. К ее удивлению, Май тоже захотел встретиться с ней.
― Вот и хорошо, что вы вдвоем, вместе. – Хима густо покраснела от упрямого взгляда его. – Я пришла попрощаться.
― Что такое? – обеспокоено переспросила Елка, вмиг забыв о своих любовных переживаниях.
― Замуж… выхожу. – Выдохнула смутившись, опустив робкие глаза.
― Ты, – шумно обрадовалась, схватив вспыхнувшую подругу за руки.
― Я. – Еще больше покраснела, невольно оглянувшись на оцепеневшего Мая.
― А как же батюшка, он-то согласен?
Хима улыбнулась, – он и привез с собою жениха, поэтому и свадьба завтра.
― Я рада за тебя! Как я рада за тебя!!! – Смеялась Елка, тормоша подругу за руки. Та улыбалась, смущенно потупив взор.
― Май, порадуйся за нас! Новая, семейная жизнь начинается! Он молод? хорош? – кружила подругу.
― Не молодой, – запнулась, – но и не страшный. Нормальный. Такой, как все, не лучше, и не хуже. – Уже смеялась Хима.
― Да, ну тебя, не скромничай! Знаю, что хорош. Он тебе нравится?
― Ну…
― Стесняешься. Знаю, что понравится. Желаю тебе счастья!
Остановились, запыхавшиеся. Елка кричит, машет рукою облакам, подняв голову, – я хочу, чтобы моя подруга была счастлива!
― А-а-ааа! – В ответ эхо далекое.
― А почему так быстро, завтра? – оглянулась на смеющуюся Химу.
― Муж будущий спешит или отец, я даже не знаю, кто с них торопится и почему. Не все ли равно, – махнула рукою. – Днем раньше, днем позже. Только на свадьбу вас пригласить не могу, да вы и сами, знаю, не придете. Вот и пришла попрощаться, уже не сможем видеться, как раньше. Замужняя, не свободная.
Елка притихла на мгновение, взгрустнув внезапно, они больше не смогут видеться. – Ну и что ж. – Махнула упрямой головой, переживет. Потеря очень близкого и родного ей человека, конечно, отзовется тоскою унылою в груди. Оглянулась на Мая. Хмурый, кислый.
А ты чего молчишь, поздравь Химу
― Я слукавил бы, если б сказал, что рад за тебя. – Отведя глаза в сторону, глухо, – не видел его, но знаю, за пьяницу, за лодыря, за нерадивого идешь мужика. Он уже скольких жен загнал на тот свет работой тяжкою, побоями жестокими. Ты – следующая в скорбной этой череде.
Сегодня смеешься так бойко и так мило, не желая знать, что ждет тебя в замужестве нежданном. Сколько у него детей? Он и сам, видно, толком не разберет. Ему сейчас нужна работница, беспрекословная, молодая, здоровая.
…Что ждет тебя завтра? При живом муже вдовья доля. Погрузишься в сон беспробудный: каждый день с петухами вставать; завязавши под мышки передник, киснуть у задымленной печки, месить хлеб с горем пополам, готовить, стирать, нянчить ораву голодную.
Потом с зорькою в поле, не успев смахнуть с лица капли пота со слезою смешанные. Почерневшие от заскорузлой пыли, болью невыносимой скованы, по стерне колючей будут босые ноги тяжко ступать.
Пахать, сеять, полоть и жать, да мешки на себе таскать. Ломучая работа с вечною нуждой и беспросветною заботой в три погибели согнут спину покорную. Увянешь, так и не успев расцвести. Косы твои опутает седина паутиной густою. Впалые щеки покроют морщины глубокие. Обожженные колючим ветром, безмолвно плачущие глаза потускнеют, выцветут.
Твои соленые слезы, горькие слезы безысходного отчаяния, бесконечных тревог осядут на дно в душе бесталанной, превратившись в невыплаканный камень. В лице виноватом появится выражение тупого терпения и бессмысленный, вечный испуг.
Страданием горестным омоешь душу, надеждой скудной ее не успокоишь. Время выстелит угодливо бездольные годы под голову тяжелую. Птицей, лишенной крыльев, будешь маяться на свете этом, бабий свой век доживая, и обезумевшим ветром ворвется в душу холодную старость неприглядная, искалеченная работою трудной. Женская доля – злая неволя, мужем избитая, горем исклевана.
Май уже неотрывно смотрел в глаза Химе. Застыла улыбка ее испуганно-немая.
― Стерпишь все без единого упрека, не проклиная судьбу горемычную, не угрожая мужу обидчику. Только раньше срока закроешь усталые глаза, и соседки, вечно кислые, постоянно искривленные, пряча в землю горестный взгляд, молча проведут в последний путь, к сердцу прижимая руки, темные от стужи и работы.
– Откуда ты все это взял? – Елка пораженная. – Хима, не верь! Это неправда!
Она взволнованно и даже дерзко.
– Знаю я, неумолимой тучей грозной шагает мне судьба навстречу, в ладонях горести неся. Ныряет в сумерки душа, сумерки горя и напастей. – И добавила с горечью, – разве моя вина, что хожу за счастьем с рукой протянутой. Погляди, в моих ладонях лишь горстка пыли, с которой смешан пепел горькой моей любви. В комочках этих твой перстень свадебный не отыскать.
Не ты мне косу расплетешь, не ты мне счастье принесешь, не мной твоя рубашка вышита, с другим повенчана моя судьба, прощай!
Она так быстро ушла, что не успели даже опомниться. Елка налетела на друга. Ее поразили его безжалостные, до ужаса оскорбительные слова.
– Как ты можешь? Как ты можешь так обижать? Завидуешь счастью чужому?
Он бросился в лес, не слушая ее и не говоря в ответ ни слова.
***
Девушка брела сквозь лес, словно дремой, охвачена грезами. Где он, неведомый и загадочный? Мне бы только одним глазком еще раз увидеть.
Одна она осталась. Хима счастье свое сыскала. Май, словно с ума сошел. Не с кем ей теперь, даже словом перемолвиться. Так все немило и так пусто…
Почудился едва слышный, жалобный стон. Птичка синичка молила о помощи. Чьи-то коварные
