Безумные Альфы - Ленор Роузвуд

И теперь она здесь из-за меня.

Здесь.

В этой адской дыре.

Препараты тянут глубже, но я сопротивляюсь течению. Мне нужно оставаться в сознании. Нужно помнить, зачем я здесь.

Зачем здесь она.

Смех поднимается из горла — с привкусом меди и сожаления. Айви. Моя маленькая дикая кошка. Она, должно быть, ненавидит меня сейчас. А как иначе? Её притащили в это гнездо гадюк и лабораторных халатов — по моей грёбаной вине.

Я дал ей подарок.

Шанс сжечь всё дотла.

Перекроить мир.

Стать по-настоящему свободной.

А она выбрала плен.

Если бы я знал, что она выберет это, я бы вообще не давал ей выбора. Это и не должно было быть выбором. Дай дикой омеге красную таблетку и синюю — и она пойдёт за яйцами.

Я редко лажаю.

Но если уж облажаюсь — то по-крупному, блядь.

Мышцы дёргаются, борясь с фиксаторами. Один из учёных отпрыгивает назад, глаза сверкают страхом за защитными очками, из-за которых он выглядит как ёбаный идиот.

Умный ход.

Он видел, что бывает, когда я вырываюсь.

— Увеличить дозу! — рявкает кто-то. — Мы не можем допустить ещё одного инцидента.

Я фыркаю, усмехаясь. Недосказал, ублюдок. На самом деле они не могут допустить убийства ещё одного учёного высшего уровня, которого я свернул, как крендель, и задушил его же собственными ногами.

Ещё одна игла.

Ещё огня в венах.

Но это уже не имеет значения. Ничто из того, что они со мной делают, больше не имеет значения. Я выдерживал куда худшее.

Я сам — куда хуже.

Скальпель вгрызается в плоть, и спина выгибается дугой над столом. Крик рвётся из горла — сырой, звериный. Но даже когда боль разрывает меня изнутри, разум цепляется за образ Айви.

Её запах.

Её тепло.

То, как она идеально ложится мне под бок.

— Расскажите нам о Призраках, — требует один из учёных. — Каковы оборонительные системы Райнмиха?

Я их игнорирую, утонув в своём маленьком мире.

А потом я вижу её — она нависает надо мной, со скальпелем в руке. Её яростный взгляд впивается в мой, когда она режет меня — медленно, намеренно.

Я знаю, что это галлюцинация.

Мне похуй.

— Вот так, малышка-омега, — рычу я, ухмыляясь ей навстречу. — Режь глубже. Сделай это по-настоящему.

Один из других учёных склоняется надо мной, её глаза расширяются за этими идиотскими защитными очками, которые они все так любят. Где, блядь, мои защитные очки?

— У него галлюцинации, — говорит она, голос напряжён от страха. — Увеличьте дозу ещё раз. Он становится сильнее, когда с ним это происходит.

Очередная игла входит в руку. На этот раз по венам несётся ледяной холод, но он не гасит пламя внутри. Наоборот — подливает масла в огонь. Я снова смеюсь — хрипло, зверино.

— Думаешь, это больно? — я сплёвываю кровь на халат учёной. — Да у меня бумажные порезы были хуже, ты, ёбаный дилетант.

Она смотрит на меня с отвращением.

— Ты чудовище.

— Да. Чудовище, которое ты создала, — отвечаю я с ядовитой ухмылкой. — Не забудь об этом, когда я буду рвать тебя на куски.

Образ Айви мерцает — и становится чётким. Теперь она сидит на мне верхом, скальпель блестит в руке. Дикое рыже-каштановое пламя волос обрамляет лицо, а яркие аквамариновые глаза вонзаются в мои.

— Вот так, малышка-омега, — рычу я, ухмыляясь ей снизу. — Покажи мне, на что ты способна.

Она наклоняется ближе, её летний запах жимолости накрывает меня с головой. Скальпель ведёт линию по груди, раздвигая плоть с хирургической точностью. Я выгибаюсь навстречу, наслаждаясь укусом лезвия.

— Блядь, — шиплю сквозь сжатые зубы. — Ещё.

Учёные что-то говорят, их голоса — далёкий гул. Мне насрать, что они там бормочут. Имеет значение только Айви — сидящая на мне, как мстительная богиня, вырезающая жертву.

Она снова режет — и на этот раз я не сдерживаю стон. Член рвётся в штанах, каменно твёрдый, болезненно напряжённый. Жаль, что они дали мне что-то менее презентабельное, чем серые спортивные штаны.

— У субъекта наблюдаются признаки сексуального возбуждения, — сухо отмечает один из халатов. — Любопытно. Похоже, боль действует как стимулятор.

Мне хочется сказать ему, чтобы он сам пошёл и попробовал, раз ему так интересно, но Айви в этот момент вонзает скальпель глубже. Спина снова выгибается дугой над столом, из горла рвётся сдавленный крик.

— Да, — задыхаюсь я, не отрывая взгляда от её глаз. — Да. Сделай больнее. Заставь меня чувствовать.

Она улыбается, обнажая заострённые клыки. В глазах вспыхивает зелёный свет, ярче обычного. Как у лисицы в человеческом теле. Скальпель танцует по коже, оставляя за собой огненные дорожки. Каждый порез, каждая капля крови делает меня только твёрже. Я дёргаюсь в фиксаторах, отчаянно желая коснуться её, почувствовать её кожу на своей.

— Ещё, — требую я, голос грубый от нужды. — Ёбать, вскрой меня, Айви. Заставь меня истекать кровью ради тебя.

Она склоняется к уху, дыхание горячее.

— Ты это заслужил, — шепчет она, голос — мёд и яд одновременно. — За то, что ты со мной сделал. За то, что запер меня здесь.

Скальпель снова вгрызается в плоть, и я кричу — боль и экстаз сплетаются воедино. Бёдра дёргаются сами собой, ища трения, ища разрядки.

— Да, — шиплю я. — Я заслужил всё. Каждый ёбаный порез. Каждую каплю крови. Она твоя, Айви. Забери её.

Учёные теперь в исступлении — строчат заметки, крутят регуляторы на своих машинах. Я почти не замечаю их. Существует только Айви — её вес на мне, скальпель в руке.

Она проводит лезвием вдоль моей челюсти — ровно настолько, чтобы выступила кровь, но не задеть ничего жизненно важного. Даже сейчас она проявляет ко мне милосердие. Милосердие, которого я не заслуживаю.

— Ты чудовище, — говорит она тихо и опасно. — Убийца. Психопат.

Я смеюсь — глухо, утробно.

— Ты права, малышка-омега. Я чудовище. Твоё чудовище.

Хорошо, что ты так любишь монстров.

Скальпель вонзается мне в плечо, и я ору, звук отражается от стерильных стен лаборатории. Член пульсирует, предэякулят пропитывает ткань штанов.

— Блять, — стону я, закатывая глаза. — Не останавливайся, Айви. Даже, сука, не смей останавливаться.

Она наклоняется, ее губы касаются моих. На мгновение мне кажется, что она меня поцелует. Вместо этого она сильно кусает, до крови.

Боль изысканна, симфония агонии и экстаза. Я стону ей в рот, ощущая вкус меда и жимолости, самую восхитительную смесь. Только ее киска может быть еще