Змеи Неба и Пламени - Ребекка Кенни
Серилла поднимается — обнаженная, прекрасная. Она перекидывает ноги через край гнезда, немного шатается, ослабевшая от удовольствия, но затем выпрямляется, подходит ко мне и обнимает меня за чешуйчатую шею.
— Вернись в гнездо, — говорит она. — Пора спать.
Я не знаю, как долго сплю, чувствуя, как моя принцесса уютно свернулась у теплых чешуек моего живота. Но, проснувшись, я не нахожу ее рядом. Я слышу, как она тихо двигается возле припасов. Раздается легкий шелест, воздух наполняет резкий травяной аромат, затем — звук жевания.
Дайр-камни почти погасли, их свечение едва различимо. Если она хочет приготовить еду, мне придется снова их разогреть.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, что она ест.
— Ты голодна?
Она поперхнулась, но все же проглатывает то, что было у нее во рту.
— Эм… нет.
— Но ты же ела.
— Лекарственные травы.
— Ты больна? Я был слишком груб с тобой? — я вскакиваю, мои крылья распахиваются в тревоге.
— Нет, нет! Дело не в этом. Я просто… — Она морщится, отводя взгляд. А затем слова вырываются потоком: — Просто я не готова вынашивать драконьи яйца. Эти травы предотвращают беременность.
Холодный дождь разочарования обрушивается на меня.
— Они сделают тебя бесплодной навсегда?
— Нет! Их действие длится всего несколько часов, и они останавливают всё, что могло начаться. Но потом я снова смогу зачать.
— Понимаю. — Я прижимаю крылья к спине и опускаю морду на лапы. — Я понимаю, почему ты их приняла. Это твое право — защищать себя от будущего, которого ты не желаешь.
— Киреаган… — В ее голосе слышится мягкость, сочувствие. — Я знаю, как много это для тебя значит. Мне просто нужно еще немного времени, чтобы всё обдумать.
Я закрываю глаза, желая вернуться в сон, в котором я успешно оплодотворил ее, и мы вместе растили выводок маленьких драконов…
— Ты теперь грустный, — говорит она, голос ее наполнен жалостью. — Прости… Мне не стоило принимать травы. Мы можем попробовать снова, когда ты примешь человеческую форму…
— Не жалей меня. — Я резко поднимаюсь, смотрю на нее с пылающей в сердце любовью. — То, что я собирался сделать… принуждать тебя принять драконью форму… Я ошибался во всем. Ты не должна соглашаться на то, чего не желаешь всей душой. Твое счастье важнее для меня, чем потомство. Важнее всего твоя свобода. Когда этот шторм закончится, я верну тебя на материк. Мы отправимся на юг, подальше от Ворейна, и я дам тебе сокровища из моего тайника, чтобы ты могла купить все, что пожелаешь. Может быть, ты заведешь маленькую ферму, выйдешь замуж за доброго человека, родишь его детей. Ты сможешь жить так, как захочешь. Это будет радовать меня, Серилла, и ничто иное. Я проведу свои дни в мире на Уроскелле, зная, что ты в безопасности и счастлива. Мне этого хватит…
Я запинаюсь, потому что она снова поднимается в гнездо, в глазах ее бушует пламя, и она так прекрасна, что я едва сдерживаю дрожь, когда выдыхаю правду:
— Этого должно быть достаточно.
— Ты так поступишь? — Она хватает мою морду ладонями. — Ты отпустишь меня? Даже если я не подарю тебе ни одного детеныша?
— Да.
— Почему?
Огонь клокочет во мне, поднимаясь, раздуваясь, готовый вырваться наружу. Я с трудом его проглатываю.
— Говори, Киреаган, — требует она. — Скажи мне. Ты раньше отказывался меня отпустить. Почему ты готов сделать это теперь?
— Я… привязался, — рычу я, ощетинившись.
— Насколько сильно?
— Очень сильно.
— Если бы ты просто привязался ко мне, как к вещи, ты бы не говорил о том, чтобы отпустить меня. Ты бы держал меня здесь. Но дело в другом.
Я рычу громче.
Она кивает, с лёгкой, едва заметной улыбкой.
— Да. И?
Я резко вырываю голову из её ладоней и выпускаю узкий поток огня в бушующую бурю. Дождь шипит, испаряясь в облака пара, которые клубятся и заполняют пещеру, окутывая нас туманными лентами.
Сквозь этот туман выходит Серилла — маленькая, сильная, несгибаемая. Настоящая. Не та, кем она пыталась казаться, когда я впервые привёл её сюда.
— Что ещё, Киреаган? — Она смотрит на меня снизу вверх, нежная и бесстрашная. И я потерян. Сломлен. Я был таким с той самой минуты, как король Ворейна сказал, что хочет её.
— С каждым днём становится только хуже, — признаюсь я. — Я не просил об этом. Я этого не заслуживаю.
— Скажи это, — шепчет она.
Я сжимаю челюсти, но сквозь сдавленный рык всё же выдавливаю:
— Любовь.
Её улыбка распускается, как огонь, зажигая глаза, наполняя светом всю чёртову пещеру.
— Ты говоришь это слово, будто оно на вкус горькое.
— Оно чёртовски болючее.
— Разумеется. Разве ты не слышал ни одной песни о любви?
— Совсем немного.
— Тогда, может, я напишу для тебя одну.
Моё сердце бьётся, болит, надеется.
— Ты играешь со мной.
— Совсем чуть-чуть. Кто бы мог подумать, что огромный, страшный, покрытый шипами дракон может быть таким чувствительным. — Она похлопывает меня по передней лапе. — Ложись. Нам стоит ещё немного отдохнуть.
Я не чувствую, утро сейчас или нет — за пределами пещеры бушует кромешная тьма Мордворрена, неистовые потоки ветра хлещут по горным склонам. Как сказала Серилла, можно и отдохнуть, так что я устраиваюсь на боку в гнезде, а она прислоняется к моему брюху.
Серилла не ответила мне взаимностью. Она выглядела довольной, но слов любви от неё я не услышал. Пожалуй, это справедливо. Теперь я испытываю на себе то же, что пришлось вынести Мордессе, когда она поклялась в любви ко мне, а я не смог ответить ей тем же. Неуверенность, что пожирает меня сейчас, — своего рода расплата.
— Как думаешь, с остальными всё в порядке? — через некоторое время спрашивает Серилла.
— У них есть припасы.
— Я не совсем это имела в виду.
— Если кого-то завалило в пещере камнями, мы всё равно не сможем помочь, пока не утихнет Мордворрен. При таких ветрах даже дракон разобьется о скалы.
— Это… тоже не совсем то, что я имела в виду.
— Ты говоришь о брачной лихорадке.
— Я знаю, ты предупредил самцов, чтобы они не смели ничего делать силой… но я всё равно волнуюсь за других женщин.
— А за себя ты не боишься?
Она смеётся и похлопывает меня по плечу.
— Нет.
— И почему же?
— Потому что теперь я знаю тебя. Не всего, пока, но достаточно. И я… — Она
