А печаль холод греет - Дайана Рофф
Когда я страдала в детстве от безответной любви отца и его экспериментов, мне хотелось это прекратить, ведь у меня это вызывало целую бурю эмоций, гигантскую волну боли, что захлёбывала меня в собственной крови и ненависти ко всему. А сейчас что? Сейчас ничего. Ничего не чувствовала. И если сравнивать эти два состояния, когда в первом был пик самых тёмных эмоций, а сейчас – абсолютная пустота, то последнее, оказывается, ещё хуже. Ведь в таком состоянии, как бы всё равно ни было, а холодный разум ни приказывал действовать со всеми честно и жёстко, хотелось начать что-то делать, но ничего не выходило. Хотелось что-то изменить, хотелось посмотреть что-нибудь, но не я не могла выбрать, хотела послушать песню, но не знала какую, хотела заняться решением проблем, но понятия не имела с какой начать – так много этих проблем в этом бардаке. И вокруг – ни одной зацепки, ни одной подсказки, ни одного человека, который бы помог мне. Даже Джозеф или Филис…
А слёзы до сих пор предательски не капают…
– Эй, длинноногая!
Почти настоящая ледышка прилетала мне в спину, когда я вышла из дверей полицейского участка, в котором зачем-то остался Элрой, видимо, улаживал дела насчёт меня или же просто хотел освободить кого-нибудь ещё для своей криминальной «армии». Я недовольно посмотрела на того, кто кинул в меня слишком твёрдый снежок, и увидела Ричелл, курящую рядом с двумя чёрными дорогими машинами. Её белые волосы за последнее время немного отрасли и теперь неровными прядями касались широких плеч, веснушки ярко выделялись на побледневшей коже, как и миндальные глаза, что сейчас недружелюбным взглядом изучали меня. И шрам, рассекающий её бровь, лишь усиливал её злой вид.
– Ты что здесь делаешь? – вместо приветствия спросила я и слегка поёжилась от холода.
После солнечного утра вечер оказался удивительно морозный. Снег громко скрипел под ногами, собственная жара тела и тонкая кожаная куртка не спасали от глубоко минусной температуры, что как в сказке о Снежней Королеве мгновенно превратила сердце Кая в лёд. Только тут – Колдстрейн: голые заросли деревьев и кустов, безликие дома-коробки, пустые лица редких прохожих, горящие здания, что никак не могли согреть холодное сердце города, как и редко выходящее солнце. Да и никто не стал бы радоваться солнцу после того, что оно сделало с человечеством, однако я с тёплым чувством его всегда вспомнила: проведённое время вместе с Джозефом и Филис делало ассоциацию с солнцем приятной для души. Вот так и все люди: наши воспоминания и сильные впечатления могли навсегда закрепить за чем-то определённую эмоцию и не важно, что случится потом. Очень трудно изменить то, что прижилось в сердце как в родном доме.
Поистине родном.
– Я же телохранитель Элроя, – напомнила Ричелл, стряхивая пепел с сигареты. – Сегодня мы планировали поехать на задание после того, как вызволим тебя из тюрьмы, – она смирила меня полным уважения взглядом. – Я поражаюсь тому, что ты смогла хладнокровно убить трёх человек. Я подозревала о твоей сильной жестокости ещё после того, как ты меня спасла в «Рогах Дьявола», но это было всё равно неожиданно. И… я уважаю твою мужественность.
Мне не было неприятно это слышать, вовсе нет. В какой-то степени мне нравилось слушать такие слова от того человека, что сейчас открыто восхищался мной. И с каждой секундой я всё больше утверждалась в том, что и мне и вправду это было лестно слышать – в мире, где равнодушие сменило эмоции, а бесчеловечность вышла из тени, жестокость ценилась превыше всего. И как же отрадно понимать, что я обладала достаточной жестокостью, чтобы выживать в этом мире.
Я невольно улыбнулась своим мыслям.
Крыша совсем поехала.
– Рада, очень рада, – усмехнулась я, ощущая прилив эмоций после «сыворотки». – Ты тоже мужественно поступила, когда меня не выдала.
– А я и вправду не знала, где ты, могла лишь предположить, – пожала плечами Ричелл. – Будь у меня тогда не связаны руки, я бы сама их всех убила.
– Но на помощь пришёл Элрой…
Девушка тут же помрачнела.
– Ты бы видела себя тогда: гигантская лужа крови, кожа белая, как лист бумаги, вся резко похудевшая. Никогда я не видела смерть настолько близко, – она содрогнулась от неприятных воспоминаний и выкинула окурок в сугроб. – Элрой очень за тебя переживал. Он созвал лучших врачей, использовал самые последние лекарства, не отходил от тебя всю ночь. Не думаю, что он стал бы так делать, если бы ему было всё равно на тебя. Мне кажется, он что-то испытывает по отношению к тебе…
Ричелл замолчала, выжидательно глядя на меня впервые без какой-либо враждебности или агрессии. Она смотрела на меня как человек, желающий в чём-то разобраться и, возможно, даже помочь. Но я сама мало что знала: когда я впервые встретилась с Элроем, он отверг мои предположения о том, что он хотел иметь со мной романтические отношения, однако он постоянно называл меня «жестокой леди», всё время интересовался моим моральным состоянием, точно хотел провести какой-то эксперимент, а сегодня вызволил меня из тюрьмы и с заботой застегнул мою куртку. А после рассказа Ричи, я и не знала, что теперь думать о нём. Как всё это понимать? Чего ещё ожидать от Элроя? Кто он вообще такой и откуда взялся? Почему имел такую власть над людьми? Он как будто отчаянно пытался что-то скрыть, никому не рассказывать о себе и о своём прошлом, никому не доверять и быть максимально уверенным в себе, чтобы выжить. И он точно что-то скрывал от меня и, скорее всего, что-то даже связанное со мной. Но что именно это было? Что ещё я могла просто не помнить?..
– При первой встрече он сказал мне, что не имеет на меня никаких… романтических планов, – я вдруг поняла, насколько странно и даже нелепо было приписывать любовь такому гордому человеку, как Элрой. – У него другие планы.
– Тогда непонятно, зачем ты ему так сильно нужна, – недовольно буркнула Ричелл. – Уж обо мне Элрой не так сильно печётся.
– А он тебе нравится? – не подумав, спросила я, за что была одарена недоумённым взглядом.
Но, как это ни странно, девушка ответила вполне спокойно.
– Что-то в нём есть, я ощущаю в нём моральную силу, но я его пока мало знаю. Даже тебя я больше знаю, чем его.
– А тебе вообще кто-то когда-нибудь нравился? Может, даже тот же самый
