Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
— А они поймут, что на помощь? — Брунгильда оперлась на секиру. — Если дракон просто прилетит, то… понимаешь, драконы, они как бы это сказать… хищные. А некоторые вовсе мертвые.
— Это виверн, — возмутилась Ариция. — Да и Легионеры тоже не живые.
— Так-то… но Легионеров они знают, а дракон вот…
— Она может кого-нибудь отнести, — предложила Мудрослава. — Только… и вправду… я могу что-то внушить, но если связь разорвется… мало ли.
И руками развела.
Мертвый виверн сел на зад и шею вытянул. Может… может, он и мельче живого, и крылья у него драные, но вот…
— Погоди, — идея пришла в голову, и Ариция огляделась. — Для начала надо оправить не дракона, а…
— Котика?
— Нет, котик тоже… не очень дружелюбно выглядит. Кого-то помельче. Чтобы сразу не пришибли. И записку написать. Мол, что мы поможем, только помощь не прибейте. Или чтобы дракона ждали.
Она потерла переносицу.
— А заодно чтобы шли ко дворцу. Что? Город большой. Тут друг друга искать можно вечность… а так понятно все.
— Ты… — Летиция слабо улыбнулась. — Только теперь постарайся понять, кого оживляешь.
Ариция вздохнула.
Понять… будто это просто. Будто она вообще понимает, как это делает. Но… маленькое. Надо что-то маленькое и с крыльями. Интересно, если так, то мироздание поймет?
Правильно?
Глава 30 Где случаются неприятности
«Средь всех тварей сущих беречься надобно не тех, что обличьем ужасны, ибо само это упреждает прочих об опасности, но тех, который глядятся обыкновенными или же, пользуясь силой проклятой, внушают людям очарование».
«Тысяча обличий или как распознать истинное лицо ведьмы»
Город.
Мертвый. Огромный. И величие его, тень которого жила в развалинах, давило. Или это тьма, что чувствовалась? Артан слышал эхо её, раздражающее, насмешливое, словно готовое бросить вызов.
Или…
Улица.
И снова.
Одна за другой. Они становились шире, и вот уже сапоги грохочут по каменной мостовой. Солнце взобралось высоко. Палит нещадно. И белый камень слепит глаза. То и дело приходится щурится. Порой кажется, что они вовсе попали в жерло огромной белоснежной печи.
Со лба брата Яноша стекает пот.
Но он, упертый, шагает. А рядом с ним, бледный и хрупкий, идет кастрат, правда, теперь в руках его не лютня, лентами украшенная, а клинок. Хороший. С сизым плетением булатных узоров.
Мягко ступают степняки.
И островитяне двигаются почти бесшумно. А вот Легионеры грохочут, словно пытаясь звуком этим отпугнуть тварей. И все же… все же неладно.
В городе.
И… не только. Ощущение такое… недоброе…
— Я так испугалась, — рядом появилась Теттенике и тонкие пальцы осторожно коснулись рукава. — Когда оказалась здесь… я так…
Она красива.
Пожалуй.
Круглое лицо. Светлые волосы. На брата своего, который поглядывает недовольно, но не мешает сестре, она похожа, но…
Солнце слепит. И глаза слезятся от света, который порой куда более жесток, чем тьма.
— Я думала, что никто меня не спасет. А вы пришли и спасли!
— Я? — искренне удивился Артан.
Наверное, он должен был почувствовать себя польщенным, но вместо этого в груди шевельнулось раздражение.
Странное.
Дрогнули длинные ресницы.
— Конечно… вы… вы простите… это весьма нагло с моей стороны. Неосмотрительно. И дева не должна бы… говорить о таком… но это место… — она прижала руки к сердцу. — Оно заставляет смотреть на все иначе. И думать тоже. Я… я почти умерла!
— Вы выглядите живой.
— Спасибо. Но я поняла, что жизнь слишком коротка. И не стоит тратить её вот так… просто… и таиться. Таиться не надо.
— Не надо, — подтвердил Артан. А степнячка замедлила шаг.
— Мой брат… он недоволен. И сердится.
— С чего бы? Мне казалось, он наоборот рад.
— Сердится… теперь мне только умереть.
И вздох. Она все-таки красива. Почему Артан раньше этого не видел?
— Я оказалась здесь и одна… и теперь моя репутация…
— Думаете, крысаки и мертвецы могут нанести ущерб репутации? — не удержался брат Янош, глянув свысока. И нахмурился. Или устал просто? Доспех тяжел. Артан и сам чувствует, что с каждым шагом вес его увеличивается. Этак он скоро и вовсе выдохнется. — Извините.
Слезы в глазах девы заставили усовеститься.
Немного.
Все-таки она и вправду многое пережила. И испытания перенесла достойно. Вот Артан ночью почти не спал. Близость тьмы мешала. Да и в целом все казалось слишком уж иным.
И теперь вот злился.
С недосыпу. Определенно.
— Ничего. Это место… оно будит дурное в душе. Но и открывает многие двери, — взгляд девы слегка затуманился. — Раньше я видела смерть и лишь смерть.
— А теперь?
— Теперь — надежду…
— На что? — уточнил брат Янош, который не стесняясь, прислушивался к разговору. И упрекнуть его за лишнее любопытство было нельзя. В конце концов, предвидения — дело такое. — Ну, мне чтоб знать.
— На спасение. Для нас. Для мира… только… — она прикусила губу и остановилась. — Я не уверена, что имею право говорить… и вы мне не поверите.
Не поверит.
Артан понял это весьма отчетливо.
— Что вы, — сказал он, стараясь говорить именно так, как говорил жрец-инспектор, убеждая, что он всего-то взглянет на обитель. — Вы просто-таки обязаны поделиться… ибо если Пресветлые наделили вас даром, то грешно не пользоваться им.
У жреца явно получалось лучше. Искренней. Но Теттенике вновь вздохнула.
— Это так… так страшно на самом деле. Просто невыносимо.
— Сочувствую.
— Все время видеть смерть… если мы ошибемся, погибнет весь мир! — а вот это было сказано довольно-таки нервно.
— Тогда надо постараться, — Артан успокаивающе похлопал деву по плечу. Потом подумал, что надо было как-то иначе, без похлопываний, ибо в узких глазах блеснуло нечто этакое, вряд ли одобрительное. — Но нам легче будет стараться, если мы будем знать, что нужно делать.
Теттенике облизала губы.
Дернула за рукав.
И, поднявшись на цыпочки, сказала:
— Жертва. Нужно принести жертву…
— Какую?
— Великую… великая жертва открыла врата, призвав демонов. Великая жертва закроет их! — это было сказано с таким жаром, что Артан едва не отшатнулся. Но Теттенике впилась в его руку. — Я вижу кровь. Много крови. И сердце последнего из рода Архаг на алтаре! Отдайте его демону! И тот отступит.
Вот уж…
Не было печали. Да и последний из рода Архаг вряд ли согласиться. Что-то сомнительно, чтобы у него вдруг появилась тяга к самопожертвованию.
Теттенике будто очнулась, моргнула так и потупилась.
— Извините. Иногда… находит… я еще не привыкла пророчествовать… и… и знаете, я еще когда вас увидела, я… я поняла, что вы единственный, кто может спасти.
— Вас?
— Меня. Их. Мир! Всех! Только… только надо, чтобы вы решились. Вы ведь верите мне?
Нет.
— Конечно, — сказал
