Цветок вампира - аконит - Мокашь Лили
— Но выход есть. И мать устроит компромисс, но я уверен, что он устроит тебя…
Ник сделала паузу, давая мне возможность прислушаться к уже сказанному внимательнее. Он осторожно поглаживал мою ладонь большими пальцами, точно пытаясь согреть, но я уже давно не чувствовала холода. Внутреннее противостояние охватывало всю меня. Одновременно хотелось отпрянуть от Никиты, и рвануть изо всех оставшихся прочь, надеясь найти помощь. Другая же часть меня мечтала раствориться в объятиях знакомых рук и забыть обо всех тайнах прошлого, сладостно предаваясь настоящему, но я понимала, насколько абсурдным выглядело это желание – оно не могло спасти отца.
— Говори. Если это как-то может спасти Костю… — начала я, но Ник поспешил меня успокоить.
— Галина не навредит твоему отцу. Это не в её интересах. Смерть видится ей быстрым избавлением, освобождением от мук. Она же хочется ранить Константина, убив тебя. Но, Ася, — руки Ника скользнули к моему лицу, точно так его следующие слова могли прозвучать убедительнее: — Я не позволю. Слышишь? Не позволю. Ты нужна мне. Я… я люблю тебя и это ничто не изменит. Но она моя мать. За время, что нам удалось провести вместе, мне удалось её узнать. Она не так плоха, как может показаться на первый взгляд. В ней есть добро, есть любовь, но её слишком сильно ранили, и, возможно, никогда в душе Галины не воцарится мир, если она не найдёт путь отомстить. Я не смогу сдерживать мать вечно. Рано или поздно, вампир внутри неё возьмёт верх и ни один разумный довод не остановит ту ярость, которая синим пламенем выжигает внутри всё хорошее, что когда-то было в сердце Галины. Так или иначе, но она нанесёт удар, даже искренне не желая ранить меня, своего сына. Ты понимаешь, к чему я веду?
— К тому, что всё безнадёжно.
— Да, — быстро ответил он и тут же переменился в лице: — То есть, нет. Не совсем. Понимаешь, твоя смерть, безусловно, ранит Константина, но есть кое-что ещё, что способно доставить ему боль, при этом сохранив жизнь тебе.
Никита боялся произнести вслух то, что было у него на уме. Оставляя в своей речи осторожную недосказанность, он будто давал возможность закончить мне мысль за него.
— Ты хочешь обратить меня? — я вскинула голову, высвобождая лицо из рук Ника, и отступила на шаг, осознав, чего Каримов добивается, но он тут же сократил между нами расстояние вновь и ухватил за руку, словно это было особенно важно.
— Да. Пойми, это единственный выход. Она не даст тебе уйти отсюда живой. Подумай, пожалуйста. Только представь, сколько проблем исчезнет, стоит тебе обратиться. Больше никакого страха смерти, никакого переживания о родственников, ведь нельзя похоронить ту, что живёт вечно.
— Откуда ты знаешь, чего я боюсь? — хотелось выдернуть руку, но Ник вцепился в меня мёртвой хваткой, с силой сжимая кисть.
— Татьяна мне всё рассказала, а ей Даша, — быстро выпалил он, и я заметила, с каким усердием Никита сохраняет зрительный контакт. — Послушай, это не так важно. Я просто хотел понять, почему ты решила так быстро со мной расстаться, а девочки… ну, наверное, сама понимаешь, из лучших побуждений рассказали, успокаивая «бедняжку Каримова, которого бросили по телефону». Для Татьяны это больная тема, поэтому она довольно легко объяснила, что к чему. И, я понял, Ася. Я всё понял! Если ты обратишься, больше не будет никакой недосказанности и сложностей, понимаешь? Согласившись сейчас, ты получишь всё, о чём мечтала и даже больше.
Его речь звучало так сладко и убедительно, что мне хотелось согласиться. В голове, как на заказ, всплывали фантазии о будущем, которое могло быть моим, стоило только сказать одно короткое «да».
— Только представь, как всё могло быть, — вторя внутреннему голосу, проговорил Ник и перед глазами пронёсся умиротворяющий лесной пейзаж, сквозь который, смеясь, неслись сломя голову молодые и такие красивые мы с Никитой. Мы казались такими счастливыми. Лёгкими, точно пёрышко и беззаботными, будто все мирские неурядицы никогда даже не дотрагивались до наших плеч. На опушке хвойного леса, нас ждал Костя. Живой и здоровый, он стоял у машины, небрежно облокотившись о капот. Стоило отцу нас увидеть, как его лицо тут же озарила нежная улыбка. Костя раскинул руки в стороны, призывая меня окунуться в объятия, и я, не задумываясь, устремляюсь вперёд. Сильные руки обнимают меня за плечи и прижимают к себе. Полной грудью я с наслаждением втягиваю запах терпкого одеколона, который всегда ассоциировался у меня с Костей, пусть я и знала, что тот флакон давно опустел.
— Это всё может стать твоим, достаточно только согласиться, — сквозь полудрёму слышу я и киваю, не отдавая себе отчёт.
Сладостное видение прервала острая боль в районе шеи. Я распахнула глаза и увидела ночное небо с серебрящейся ледяным светом лунной. Не успев до конца осознать происходящее, сон утянул меня назад в свои глубины, продолжая показывать одну за другой картины возможного будущего, наполненные безмятежной радостью.
Никогда бы не подумала, что умру вот так. Последние несколько месяцев опасность нависала над моей головой всё ниже, однако каждый раз длинны цепких пальцев тьмы, едва хватало, чтобы коснуться хотя бы макушки. Мама всегда твердила, что я родилась в рубашке. Выходит, природная броня меня всё же подвела.
Я лежала на холодной земле посреди зимнего леса. Взгляд устремился вперёд, впиваясь в ухмыляющееся лицо моего убийцы. Уголки его губ измазали тёмно-бордовые капли крови, которая ещё когда-то текла по моим венам. Он с чувством стёр большим пальцем оставшуюся жидкость и потянулся к моему лицу.
— Попробуй.
Отдать жизнь ради любимого человека — не самая худшая смерть. Понимала ли я, что могу пожалеть о своём выборе? Безусловно. Но именно в эту минуту, когда я смотрела в почти светящиеся синевой глаза, это казалось неважным. Почти невозможным в разрезе вечности. И именно поэтому я послушно слизнула кончиком языка каплю, наполнившую рот солоноватым привкусом, напоминающим железо. Незамедлительно после этого моё тело охватила прожигающая изнутри агония. Пути назад больше не было.
Каждая клетка моего тела бы выла от боли, если только имела рот. Всё внутри распадалось на части, будто невидимый враг расщеплял меня изнутри. Вены жгло так, будто внутри в них разливалась кислота, вместо крови. Никогда бы не подумала, что можно одновременно чувствовать столько разной боли, различая каждый из оттенков, упрямо отказывающихся сливаться в единую симфонию смерти. В кино обращение всегда показывают, как нечто быстрое, почти неуловимое. Я же могла только мечтать об этом. Думать было невозможно.
Всё моё сознание цеплялось за отчаянную надежду, что ещё немного и пытка кончится, но даже время было против меня, оскорбляясь разрушением единой природы вещей. Перед глазами расплывались разноцветные пятна, не позволяя сфокусировать на чём-то одном. В какой-то момент мне показалось, что сознание возвращается и я вновь вижу знакомый лес. Среди всего этого беспорядка проясняется чей-то силуэт. Мгновение и надо мной нависает лицо Галины со всё той же безумной улыбкой. Она рассматривает меня, сладко наслаждаясь каждой секундой агонии и вот вампирша тянет ко мне руку, но нечто проносится прямо над головой, сбивает Галину с ног. Последнее, что я чувствую перед тем, как мир гаснет во тьме — это запах мокрой шерсти и мускуса.
Эпилог
Открыв глаза, я увидела яркий белый свет. Передо мной оказалась незнакомая комната с бледными салатовыми стенами. Ближайшую стену закрывали длинные вертикальные жалюзи. Должно быть, там было окно. Я лежала на жёсткой кровати, с металлическими бортами по краям. Между кроватью и окном оказалась высокая стойка с аппаратурой. На самом верхнем дисплее рваной неоновой линией отображался пульс. Вспомнив рассказав Галины, горло сжалось от страха, но быстро успокоилась, заметив у подножия спящего в кресле отца. Он склонился вперёд, осторожно разместившись в дальнем углу кровати, используя руки вместо подушек. Я потянулась, чтобы осторожно его разбудить, но движение сковала прозрачная трубка. Только сейчас я почувствовала, что какая-то штука давит на лицо, и захотела было смахнуть её свободной рукой, как сбоку послышалось твёрдое:
