Марина Ефиминюк - Бесстрашная

— Думал, что ты раньше придешь, — осклабился он.

— Надеюсь, что тебе очень хорошо заплатили за мерзость, которую ты напечатал в «молнии»!

Он чувствовал себя победителем, злорадно ухмылялся и никак не ожидал, что кто-то вцепится ему в волосы. Налетев на подлеца точно фурия, я схватила его за космы и рванула с такой силой, что он по-бабьи взвизгнул и кувыркнулся на пол.

На контору обрушилось оцепенелое молчание.

— Ты рехнулась, кошка драная? — проскулил он.

— Так и есть! — рявкнула я.

— Катарина, прекрати! — Всполошенный шеф схватил меня под мышки и оттащил от Кравчика.

— Шеф, вы тоже не лучше! — вырвалась я. — Как вы могли отправить в печать такую «молнию»? Ему-то за это заплатили деньги, но вы?! Лицо Яна теперь на каждом столбе висит!

Редактор странно переглянулся с отряхивавшим пиджак Пиотром.

— Так вы в доле? — обомлела я, а в следующий момент размахнулась и вмазала предателю кулаком в нос. В кисти что-то нехорошо хрустнуло, а шеф взвыл, как раненый зверь, и схватился руками за лицо. Из-под пальцев потекли струйки крови.

— Не вы ли с пафосом тут кричите про честь газетчика?! — прошипела я.

— Войнич, мы тебя засудим! — вскричал Пиотр. — Ты у меня еще лет пять будешь жрать тюремную баланду…

Не справившись со вспышкой гнева, я развернулась и ударила паразита в лицо. До носа достать не получилось, кулак прошел по косой и врезался в край рта. Костяшки оказались разбитыми, а Пиотр, не ожидавший еще одного удара, неловко попятился, оступился и плюхнулся на пятую точку. Усевшись на пол, он недоуменно заморгал.

— Пошла вон, Войнич! — прохрипел шеф. — Засужу, шельма!

— Штанов хватит? — прошипела я и с гордо поднятой головой направилась к выходу, но неожиданно вспомнила, как мерзотный Пиотр отвратительный Кравчик лапал чернильное перо, подаренное мне отцом в мой первый рабочий день в «Уличных хрониках».

Резко развернувшись, под аккомпанемент ошарашенного молчания я вернулась к столу, схватила перо и после этого ушла, с такой силой шибанув входной дверью, что, верно, в общей зале с потолка посыпалась давненько пузырившаяся побелка.

На информационном щите уже висел огромный портрет Лукаса с подписью «Разыскивается преступник». При взгляде в знакомое лицо на глаза навернулись слезы.

— Нима Войнич! — вдруг позвали меня, когда я собралась спрятаться в подворотню, забиться куда-нибудь в стенную нишу и от души порыдать.

Оглянувшись, я обнаружила торопившуюся в мою сторону девушку-новичка из «Уличных хроник».

— Можно мне автограф? — Она протянула бумажку.

— Сегодня я как-то не в настроении что-то подписывать, — призналась я.

— Хотела бы я повторить ваш путь, — заявила девица, смирившись с тем, что уйдет несолоно нахлебавшись.

— Ох, не накаркай, голубушка, — пробормотала я и добавила: — Ты спрашивала, как стать знаменитой газетчицей?

Девчонка неуверенно кивнула.

— Так вот, самое главное правило — не бить шефа в лицо, даже когда очень хочется.

— А куда тогда бить?

— Вообще не бить, — категорично отсоветовала я. — Так можно со службы вылететь.

— Так за это из конторы выставляют?! — воскликнула она с такой миной, словно услышала божественное откровение, и у меня вырвался истеричный смешок.

Некоторое время, пока не приехал омнибус, девица стояла рядом со мной. Конфузилась неловким молчанием, но уйти отчего-то не решалась. Когда я усаживалась в карету, она мило помахала мне рукой, словно провожала на вокзале подружку.

Стоило мне забраться в дальний темный угол салона, подальше от окон и немногочисленных пассажиров, старавшихся сесть поближе к выходу, я беззвучно разревелась от отчаянья.

Напротив аптекарского двора стояла темная карета с гербом стражьего предела на двери. Издали заметив недобрых гостей, с фальшиво-растерянным видом я развернулась и, пока дознаватели меня не засекли, направилась в обратную сторону, к омнибусной станции.

— Катарина! — донесся до меня приглушенный женский голос. В одном из узких проулочков, где было невозможно разъехаться двум каретам, а между балконами, над головами прохожих на веревках сушилось белье, стоял нарядный белый экипаж. Отодвинув золотистую занавеску, из салона мне махала рукой Жулита, прикрывавшая лицо веером из пушистых перьев.

— Катарина, быстрее же!

Оглянувшись через плечо — не заметили ли меня стражи, я нырнула к карете и юркнула в салон. Актерка немедленно задернула занавеску и крикнула кучеру:

— Трогайся!

Мы не произносили ни слова, пока не выехали из Кривого переулка на суматошную омнибусную площадь.

— Я с утра тебя поджидала, — призналась Жулита. — Как только увидела ту писульку мерзотную, так и приехала. Спрячешься пока у меня. Ко мне стражи точно не сунутся.

Мы встретились глазами.

— Можешь не благодарить. — Она передернула плечами. — Я помогаю тебе вовсе не по дружбе и даже не из чувства солидарности. Просто ненавижу ходить в должницах.

В карете повисла долгая пауза, заполненная стуком каретных колес по мостовой, шумом говорливого многоголосого города.

— Спасибо, — произнесла я.

— Не за что. Городская башня — ужасное место… — Она помолчала и добавила: — Хотя ты об этом знаешь лучше меня.

Деликатной назвать Жулиту не поворачивался язык.

Немного сдвинув занавеску, через щелку актерка изучала улицы за окошком.

— Я надеюсь, что ты не плакала на публике? — проворчала она. — Лить слезы на людях последнее дело.

Видимо, после истеричных рыданий в омнибусе, когда из-за доносившихся сзади всхлипов весь салон боялся пошевелиться, у меня опухли и покраснели глаза.

— Мое сердце разрывается, когда я вижу, как ты ломаешься, — тихо добавила Жулита и, вдруг всхлипнув, раскрыла веер…

Лукас появился, когда на улице смеркалось и небо над Королевским холмом насытилось свинцовыми оттенками. Завернувшись в вязаную шаль, я открыла окно и разглядывала пустой двор, надеясь засечь неуловимого ночного посыльного. Однако он проник тихо и незаметно. Присутствие возлюбленного выдал сквозняк, ударивший в лицо и раздувший занавеску, когда он открыл дверь в спальню.

Я обернулась, а он уже находился совсем близко. Крепко прижал к груди, поцеловал в губы.

— Ты в порядке? — спросила я и словно со стороны услышала в своем голосе едва сдерживаемые слезы.

— Нет. — Он покачал головой. — Они пытаются выставить тебя соучастницей, так что я не в порядке.

— На самом деле я кое-что придумала. — Я с тревогой заглянула любимому в хмурое лицо. — Мы должны бежать.