Зверь-из-Ущелья - Соня Марей
Он снова подался ко мне, прикусил кожу на шее, спустился к ключицам. Губы прокладывали дорожку всё ниже и ниже, и я завозилась, вытянулась в струну. Ткань рубашки разделяла нас, но я чувствовала его так, будто между нами не осталось преград. Удовольствие было ослепительным, перед глазами заплясали цветные пятна, а живот свело подступающей судорогой.
Неужели, думалось мне, эти чувства могут быть чем-то плохим? Кто-то может это осуждать и называть грязью? Когда людей настолько тянет друг к другу, что забываются все традиции и стены, возведённые между нашими народами.
Я выдохнула имя Ренна, одновременно притягивая к себе, заставляя лечь и придавить своей тяжестью. Обвила ногами, дрожа, нашла его губы, когда горячая мужская ладонь уже забиралась под рубаху.
- Бо-оги… ты меня с ума сведёшь…
Мы сплелись и целовались, целовались, целовались, пока губам не стало больно. Я утратила всякую осторожность, здравомыслие растворилось под напором бесконтрольного, неведомого прежде чувства. Меня трясло, колотило, будто меня швыряли изо льда в кипяток и обратно.
И вдруг он замер. Нахмурился, а потом резко вскинул голову и посмотрел куда-то поверх макового поля.
– Лежи, – произнёс хрипло.
Отсчитав несколько ударов сердца, я спросила:
– Что там? – и крепче вцепилась в рубашку, боясь, что сейчас всё закончится, а у меня внутри всё болит и ноет от напряжения.
Мне хотелось больше. Намного больше, чем мы могли дать друг другу.
Реннейр выглядел недовольным. Ругнулся тихонько. Любопытство взяло верх, и я аккуратно приподнялась.
– И здесь от них покоя нет, – заметил он.
Ветер донёс приглушенные голоса: по краю поля медленно шли двое – женщина и мужчина с ребёнком на руках. Они были далеко, но в фигуре этого мужчины мелькнуло что-то неуловимо знакомое. Сердце встрепенулось и пропустило удар.
Мы подождали, пока пара скроется из виду, но и настрой, и смелость, были уже потеряны. Шумно выдохнув, Ренн отёр лицо ладонями и сел, поджав под себя ноги. Когда наши взгляды встретились, я не выдержала, отвела глаза.
– Наверное, тебе стоит поблагодарить их. Потому что иначе ты бы ушла отсюда далеко не невинной, - заключил он таким тоном, что мне одновременно захотелось сгореть со стыда и расхохотаться.
Глава 30.
Ночь укутала нас чернильным пледом. Мерно раскачивались тугие головки маков, трава щекотала кожу, вверху таинственно мерцали созвездия – сегодня особенно яркие, а подо мной, в самом сердце земли, раздавался гулкий раскатистый пульс. Поразительно, я чувствовала это даже здесь, а не в горах, как привыкла.
Мы пробыли на поле ещё немного, а после засобирались. После заката похолодало – мать-природа уже взяла курс на осень. Но зато не было ветра – степь погрузилась в сон, и было слышно, как шуршат полёвки в густой траве.
Кобыла мирно щипала траву. Услышав наши шаги, покосилась на меня с подозрением.
– Теперь ты с чистой совестью можешь вытурить меня обратно в горы.
Реннейр посмотрел искоса, и выражение его лица было каким-то странным. Мне вдруг захотелось шутить и смеяться – сказывались напряжённые нервы. И до боли не хотелось уходить. Если бы Ренн попросил остаться, если бы…
Я понимала, что этого не будет. Его воля куда крепче моей, а то, что он едва не сорвался... что ж, и такое бывает. Но внутри болезненно тянуло и скреблось чувство незавершённости и пустоты, хотелось вырвать сердце, чтобы прекратить это.
Сделаем вид, что просто прогуливаемся?
Вот же... чурбан бесчувственный! Ух, сжать бы кулаки и затопать ногами, как ребёнок, требующий игрушку. Но Ренн – не игрушка и не моя собственность, я не могу потребовать у него любить меня.
Крепкие ладони сомкнулись на талии, злость вспыхнула и сгорела от этого прикосновения, а потом он поднялся на лошадь сам, прижавшись ко мне сзади. С каждым шагом я могла чувствовать его всего: движение мышц под кожей, дыхание у себя за спиной, трение одежды об одежду. Щёки горели, но я беззастенчиво откинулась назад, касаясь его плеча затылком и впитывая в себя это наслаждение. Больше всего на свете хотелось остановить время, но Каменные жрицы не обладали этим даром.
Иногда Ренн наклонялся и зарывался лицом в волосы, вдыхая их аромат, царапал щетиной нежную кожу шеи, а я едва сдерживала стон и кусала губы чуть ли не до крови, желая, чтобы он обласкал и их тоже. Прочитав эти порочные мысли, лестриец развернул мой подбородок к себе и медленно, чувственно, глубоко поцеловал. Да так, что я забыла о том, где нахожусь.
– Значит, вот как ты заботишься о моей невинности? – прошептала, когда мы оторвались друг от друга.
– Попробовав тебя раз, оторваться почти невозможно.
Показалось, что в голосе скользнули рассерженные нотки, только на кого он злилися больше? На меня или всё-таки на себя?
А дорога неумолимо вела нас в горы.
Мы проезжали мимо одиноких костров – люди сидели полукругом, слушая напевы менестрелей. В музыке этой было что-то щемяще нежное, тоскливое, затрагивающее самые потаённые душевные струны. Один раз мы даже остановились и испробовали пряного ежевичного вина. Потом стояли, обнявшись, и слушали грустную песнь белобородого старца. Огонь плясал по морщинистому, но такому одухотворённому лицу, что этот сын равнины казался древним божеством, сошедшим с небес.
Мне нравилось делать вид, что я своя среди этих людей, да и никто не обращал внимания на мой странный наряд.
– Тебе хорошо? – спросил Ренн вполголоса, обнимая меня за талию и притягивая к себе. Жаркое дыхание опалило висок, рождая стайку мурашек.
– Очень. Спасибо тебе.
Мне, и правда, было хорошо. Казалось, сейчас оторвусь от земли и взлечу прямо к звёздам. Вино было совсем лёгким, но голову наполнил приятный туман.
– И скажу ещё раз, ты вовсе не Зверь.
Он лишь усмехнулся.
Нет, ну правда ведь! Может, Реннейр и беспощаден с врагами, но со мной проявлял чудеса деликатности. Про таких, как он, бастардов, у нас говорили только шёпотом. Считали порченной кровью, полными врождённого порока и скверны. И это было в высшей степени несправедливо. Какая разница, кем и кого человек родился? Главное то, кем он стал.
Наверное, я задремала, когда мы ехали на лошади. Откинулась ему на грудь и, пригревшись, провалилась в мягкое забытье. Я словно качалась в гамаке, лениво жмурясь от солнца, а свежее дыхание ветра холодило лицо.
– Мы
