Три седьмицы до костра - Ефимия Летова
— Светлого неба, Светенька… — я погладила ласкающееся животное. Против воли подумала, что переселить к нам многочисленных кур, петуха Гнобаря — ох и подходящее имя — будет не так уж сложно, хотя петуха можно отдать Сане, а то с нашим драку затеят. Против кошек мать тоже возражать сильно не будет, не прокормим их, что ли… Я тряхнула головой, как всегда делала, прогоняя нежеланные, но такие назойливые мысли, постучалась, раз, другой, третий, и, не дождавшись ответа, вошла.
В избе знахарки было тихо и — я впервые обратила на это внимание, очень и очень пыльно. Крошечные пылинки кружились, мягко мерцали в серебристых полосах бледного утреннего света. Светенька прошмыгнула за мной и теперь терлась об ноги.
— Ласса? — позвала я. — Ласса Тама, вы здесь?
И вот тут доселе молчавшая тьма пронзительно взвыла внутри, заскреблась когтями о ребра, сдавила легкие. Я понеслась в комнату, прямо в сапогах, отпихнув кошку, и увидела полулежащую на скамье знахарку.
И сразу поняла, что она мертва.
Длинные белые волосы, непривычно распущенные, спадали до пола, обрамляли худое лицо с широко открытыми ослепшими глазами. Разгладившаяся кожа лица похожа на оплывший свечной воск. Женщина лежала на спине, заострившийся подбородок глядит в потолок, из полуоткрытого рта стекала белесая, уже запекшаяся на щеке пенная слюна. Одна рука лежит на груди, другая словно вытянута вперед.
В абсолютном безмолвии я подхожу ближе, ломая бесконечные узоры зависших в воздухе пылинок. Тьма вырывается наружу и кружит над мёртвой, словно сотканный из дыма ворок.
Моей слабой тьме победить смерть не под силу. Но Шей, Шей мог бы… Взметнувшаяся было надежда обрывается, стоит мне коснуться прохладных затвердевших пальцев знахарки. Прошло куда больше горсти, даже Шей уже ничего не сможет сделать.
Я опустилась на пыльный пол и затряслась, как от озноба, обхватив руками колени. Ни горя, ни даже страха не чувствовалось, совершенно, одно отупляющее оцепенение и непонимание, что делать дальше. Я снова провела пальцами по руке женщины, по сути чужой мне, но ставшей на удивление близкой за несколько дней, и вдруг задела край намертво сжатого в кулаке бумажного листа.
С трудом слегка разжала пальцы и вытащила один за другим два смятых серых листка.
На одном из них было написано чётким и крупным, как у ребёнка, почерком:
Ухожу к Светлому Небу добровольно и в здравых помыслах, страдая от неизлечимой болезненной хвори. Все имущество свое оставляю Аркане Антарии в уплату старого долга.
Всё. По низу листа — размашистая подпись. Чуть помедлив, я положила листок под сжатую руку знахарки.
Тама не хотела подставлять меня напрямую и упомянула долг — уверена, несуществующий, — и не меня, мою мать. Она всё продумала, насколько могла, и уже вчера речь шла не о переезде, а… Для женщины, имеющей искру, знающей травы, не так уж трудно расстаться с жизнью — приготовить отвар и усилить его действие. Но почему?.. Зачем? Не было у нее никакой "хвори".
Я разворачиваю второй лист. Он пуст. Глупо смотрю на него, а потом призываю горестно поникшую тьму. Бумага нагревается, и буквы цвета пожухлой, высохшей травы проступают на белом полотне, как по волшебству:
Лучше самой.
А спустя пару мгновений проступают новые буквы:
Беги, темница.
И, опять-таки, всё. И вот теперь мне хочется реветь, реветь от бессилия, от осознания произошедшего и невозможности что-то изменить.
Или хотя бы понять. Она могла рассказать мне гораздо больше, и не сказала ничего.
Она могла не бросать меня сейчас.
…черная Светенька тычется в руки лоснящимся гладким лбом.
* * *
Смерть знахарки Тамы обнаружили к обеду. До этого времени я продолжала ходить по деревне и лечить людей, демонстрируя наугад взятые из избы Тамы пучки трав и какую-то склянку с интригующе темным содержимым. Стеклодува в деревне лет десять как не было, за стеклянными изделиями люди ездили в город…
Думать о чем угодно, только не о событиях последней седьмицы.
Деревенский староста лас Стемер нашел меня в избе лассы Вентор. Проблем с тем, чтобы найти себе пациента, у меня уже не возникало: по сути, можно было уже заходить в любую избу, заболевшие находились везде. Староста расспрашивал меня о знахарке, я отвечала, умолчав лишь о нашем последнем вечернем разговоре, а внутри плескалась тяжёлая гулкая пустота. Может, тьма делала меня бесчувственной, нечеловечески бесчувственной?
Что ж, сейчас это к лучшему.
Вечером, под пристальным взглядом растущего лунного ока я добралась до колодца и присела на каменный бортик. Сколько раз на этом месте мы встречались с Шеем в новолуние. А все началось со случайно раздавленного Саней светляка…
Я сжала пустые пальцы, и словно наяву услышала голос тени: "Светлячок". Слезы вдруг хлынули потоком, и я заскулила в прижатый ко рту кулак, сползая на землю.
Нарыдавшись вволю, я кое-как встала и пошла — но не домой, к Сане. Точно, как привидение. Нормальные люди сидят по домам — я смотрела на смазанное мерцание пламени свечей за окнами, то ли завидуя, то ли просто отмечая все менее доступное мне простое семейное счастье — собраться всем вместе дома вокруг толстой домашней свечи, ничего не скрывая, просто радуясь жизни.
"Если бы не ты, этого счастья было бы куда меньше"
Я обхватила себя руками, словно баюкая притаившуюся внутри тьму, и так и шла, стараясь не расплескать ее.
Подойдя к домику Сани, я услышала надрывный крик Таниты и вздрогнула. Я никогда не слышала, чтобы моя беспокойная, тревожно-трепетная, но в целом довольно смирная племянница так кричала, словно… Я бросилась бежать и вбежала в избу к сестре, на мгновение оглохнув от разрывающего перепонки стука встревоженного сердца.
Внутри домика сестры было темно. Я схватила на руки сидящую в колыбельке, охрипшую от крика Ниту, прижала ее к себе — в насквозь промокшем теплом одеяльце, прилипшими ко лбу светлыми волосиками. Она выгибалась в моих руках, отчаянно всхлипывая, и тьма зажгла свечи на столе, даже не спрашивая моего согласия.
В доме сестры я бывала не раз, но никогда не открывала сундуки, не знала, где Саня хранит вещи. Впрочем, вещицы Таниты отыскать было нетрудно — прямо под ее люлькой стоял небольшой сундучок. Я быстро переодела девочку, то бормоча, то напевая что-то успокаивающее. Где Саня, где Вад?! Что произошло? Девочка, вероятно, голодная… Но чем сейчас накормить ребенка, которому нет и года?
Тьма вырывается наружу, оборачивается черным зверем — то ли собака размером с телёнка, то ли чёрная рысь. Нита, пугающаяся и кур, и ягнят,
