Гимназистка. Нечаянное турне - Бронислава Антоновна Вонсович
– Для прекрасной дамы – все что угодно, – нашелся проводник. – Хоть чай, хоть ванну. Ванну только готовить дольше.
Алчно блеснувшие глаза намекнули, что не только готовить дольше, но и денег за подготовку получать больше. Судя по внешнему виду проводника, он был согласен заняться столь занимательным делом хоть сейчас.
– Уверен, прекрасная мисс обойдется чаем, – торопливо сказал Песцов, сразу сообразивший, что ванна в поезде – дело недешевое, а платить опять придется ему. – Главное, чтобы он был побыстрее и погорячее. И мне тоже, пожалуйста, стаканчик.
Тепло вагона уже не просто согрело, но и заставило Песцова полностью расстегнуть пальто. Решив, что Песцов без пальто – зрелище не слишком занимательное, да и мне неплохо было бы снять лишнее, я зашла в купе и поставила саквояж в кресло.
Проводник с чаем появился быстро, я только успела раскрыть шкатулку, чтобы узнать, как перенес побег Мефодий Всеславович. Даже спросить ничего не успела, когда домовой проявился рядом. И тут же при стуке испарился, словно его и не было. Причем пропал быстро, словно канал перещелкнулся: на этом есть, на этом уже нет. И куда пропал, непонятно…
Вместе с проводником появился Песцов, подхватил третий стакан, с явным удовольствием отпил горячей жидкости и спросил:
– А скажите-ка, любезнейший, есть еще кто в вашем вагоне или мы одни?
– Есть, – отрапортовал проводник. – Но он совершенно тихий, не извольте беспокоиться, не потревожит вашу певицу. Спит, поди, уже.
– Да, – согласился Песцов, – железная дорога способствует длительному и сладкому сну.
Проводник угодливо хихикнул, во все глаза глядя на проявившийся в песцовских руках очередной казначейский билет. Этак Песцов разорится и без моего участия, а обвинит все равно меня: не пресекла вовремя. Впрочем, я ему не нянька, пусть тратит свои деньги как считает нужным.
– Дмитрий, – недовольно сказала я по-английски, – вы бы продолжили свои расспросы не в моем купе. Я устала. И вообще, у меня стынет чай, в который никто не предложил добавить горячительного из фляжки.
– Так и я не предложу. Филиппа, дорогая, у меня нет дурной привычки спаивать девушек, – хохотнул Песцов. – Вам достаточно горячего чая. Но вы правы, нам с этим типом лучше пообщаться без свидетелей. Беспокоит меня этот некстати имеющийся попутчик. Для нас с вами лучше, чтобы никаких попутчиков не было.
Они ушли, а я набросила полог тишины и подвинула один из стаканов к вновь проявившемуся домовому. Не знаю, будут ли его слышать другие, но и одного моего голоса, доносящегося из купе, будет достаточно для сомнений в том, что я англичанка. Ибо вряд ли с домовым удастся поговорить на каком-нибудь другом языке, кроме русского.
– Пейте, Мефодий Всеславович. Вы не замерзли?
– Так где бы мне замерзнуть? Я ж на улице не был, – важно ответил он и тут же отрапортовал: – Ничего опасного не чувствую. В поезде, кроме вас с Песцовым, есть еще оборотень. Вы знаете?
– Проводник сказал, – кивнула я. – И то, что там спокойный господин, вреда от которого не будет.
– Все они спокойные, пока суть не попрет, – проворчал домовой. – А вдруг там суть та еще?
– Хуже моей? – не удержалась я.
– А вам ваша чем не нравится? Кстати, Елизавета Дмитриевна, почему вы ее затыкаете? Опасно это. Если вас сорвет, делов натворите. Зверя выгуливать надо обязательно, от вас напряжение уже идет сильное. – Он громко отхлебнул чай, показывая свое возмущение.
– Я бы рада, но проблема в том, что один оборотень очень остро чувствует другого, когда тот в звериной форме, а я же скрываюсь и играю роль английской певицы, которая совсем не оборотень, понимаете? Да и вообще, ищут меня…
– А я на что? – чуть ворчливо спросил Мефодий Всеславович. – Уж такую малость, как прикрыть хозяйку, я смогу. Перекидывайтесь хоть сейчас, никто не узнает.
Из меня сразу вылетели и усталость, и остатки здравого смысла. Одна только мысль, что смогу наконец выпустить рысь, столь несказанно обрадовала, что я даже откладывать не стала, перекинулась сразу же, как сбросила одежду. И поняла: именно этого мне не хватало так долго.
В зверином облике звуки и запахи стали резче и понятнее. Я недовольно фыркнула, настолько неприятно завоняла железная дорога, запах которой в человеческом виде не казался таким уж отвратительным, напротив – в нем присутствовала нотка дальних странствий, необычайно манящая. Но я-рысь явно не собиралась отправляться в странствия. Так, разве что поиграть немного в поездку. Я радостно подпрыгнула, ощущая мягкость и одновременно упругость всех четырех лап, и огляделась, куда их приложить.
Купе было маленьким, не развернуться, не побегать как следует, да еще и вагон раскачивался, подпрыгивая и постукивая на каждом рельсовом стыке. Но у меня же когти, не свалюсь. Я подошла к окну и задумчиво на него уставилась. Выбраться на крышу и побегать уже там? Места много, как раз хватит на полноценную разминку. Лапа потянулась сама.
– Елизавета Дмитриевна, а ну, стоять! – подскочил ко мне всполошенный домовой. – Свалитесь.
– М’я? – возмутилась я и показала лапу с прекрасными крепкими загнутыми когтями.
– Я не смогу там вас маскировать, – зашел с другой стороны Мефодий Всеславович. – И все сразу узнают и что вы оборотень, и чем вы занимаетесь.
Я недоверчиво фыркнула, поскольку показалось, что он сейчас лукавит. Но домовой смотрел на меня совершенно честными глазами и потихоньку оттирал от окна, бормоча:
– А еще снаружи холодно и сильный ветер, который забьет вашу красивую шерстку угольным дымом, Елизавета Дмитриевна. И станете вы совершенно черной, как пантера. Уголь отмывается плохо.
Я поняла, что пантерой быть не хочу. Возможно, они черные потому, что плохо моются. А хвост? У них длинный уродливый хвост, похожий на толстый неопрятный канат. Не то что мой, маленький и аккуратный. Нет, на крышу точно не полезу. Но делать в купе было ровным счетом нечего. Я примерилась к занавескам, на которых были такие заманчивые кисточки, но Мефодий Всеславович грудью встал и на их защиту.
– Елизавета Дмитриевна, быстро перекидывайтесь обратно, – сурово сказал он, пытаясь замаскировать неуверенность. – Вы собой сейчас не управляете. Суть звериная вас давит. Что ж делать-то? Я ж с необученными оборотнями дела не имел. Кто ж знал, что у вас все так запущено? Вы давно не перекидывались?
Я нехотя кивнула и как можно незаметнее потянула лапу к особенно привлекательной кисточке, но Мефодий Всеславович моих когтей не испугался, стукнул по лапе и сурово сказал:
– Ну-ка, прекращайте, Елизавета Дмитриевна. Скажут потом, что у английской певицы странные привычки. Давайте мы с вами поиграем.
Поиграем? Я оживилась. Но Мефодий Всеславович понимал игры
