Вероника Мелан - Дэлл
Его рука лежала на моей груди, лежала спокойно, без попыток вновь возбудить и без того сделавшееся крайне чувствительным к малейшему прикосновению тело, но будто впитывая кончиками пальцем пульс, бьющийся под кожей. А я, ласково перебирая слипшиеся влажные волосы, слушала его размеренное дыхание, наполнившее тишину моего мира.
Стоял на полу у кровати отставленный в сторону столик с остатками праздничного торта на тарелке; в брюхе зеленой бутылки лениво всплывали на поверхность крохотные пузырьки — остатки игристого вина выдыхались.
Лучший день рождения в моей жизни; да, лучший, без сомнения. И не событиями, что наполнили его, а нахлынувшим чувством единения, что изгнало одиночество без остатка. В этот момент нас было не двое, не мужчина и женщина, лежащие в одной постели, а одно целое. Сломались барьеры, растворились рвы и окопы, исчезла колючая проволока, распахнулись двери, и свет, золотой искрящийся свет наконец-то залил ставшее единым пространство.
И в этот самый момент — четко, как никогда ранее — я не просто поняла, а кристально ясно осознала, что будет неправильным наутро расстаться. Попросту нечестно по отношению друг к другу и к тому чувству, что объединило нас. Нельзя после случившегося просто сказать: «пока» и разъехаться по разным квартирам, вновь притворившись, что ничего особенного не случилось.
Когда две половины среди хитросплетения тысяч дорог находят друг друга, слишком глупо натягивать вожжи, вежливо приподнимать шляпу, надевать равнодушную маску и со словами «вам тоже доброго дня» направлять колесницу мимо.
Бившийся под кожей пульс впитывался кончиками его пальцев и проникал сразу в два сердца, соединяя их.
Перемигивались за окном звезды на темном небе; отбрасывала под светом лампы на тумбе округлую тень деревянная пробка с остатками рваной темно-зеленой фольги.
Понимал ли этот мужчина, что я уже не смогу отпустить его?
Понимал ли, что пойду на все, лишь бы однажды он признал, что данный сверху дар нельзя так просто отбросить в мусорную корзину? Либо мы найдем способ однажды принять единственную существующую правду, либо погибнем, мысленно угаснем, единожды позволив просочиться сквозь пальцы тому, что ни за какие ценности мира нельзя было упускать.
Дыхание Дэлла уже давно выровнялось, а я все еще лежала с широко распахнутыми глазами, пропитанная ощущениями ночи, любви, усталости и смешавшимся на теле потом двух тел, неспособная ни шелохнуться, ни заснуть.
И чем ближе делался рассвет, тем интенсивней становились размышления.
Это утро многое изменит, но придется быть острожной, чтобы судьба после моих действий вывернула события в правильное русло. И мысль, кружившая где-то в районе лба — рисковая и почти сумасшедшая, — в который раз послала волну холодка вдоль позвоночника.
Что ж, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Дэлл остался верен себе, заказав утром на дом шикарный завтрак из соседнего кафе — Лирийские тосты с ванилью и корицей и блинчики с джемом, — вероятно, считая, что, так как нож был вручен в два по полудню прошлого дня, то мой день рождения еще не закончился.
Похвально. Точность — вежливость королей.
Свежевыжатый сок скользил в горло с трудом, а все потому, что напряжение весьма ощутимо нарастало. Двенадцать дня, осталось лишь два часа до возвращения судьбоносного предмета обратно в руки владельцу, и если упустить момент, то впереди выстроится череда новых тоскливых вечеров, проведенных в одиночестве, когда никто почему-то не хочет постучать в твою дверь. Была ли я готова к новым испытаниям подобного рода? Не совсем. Точнее, совсем нет, а, значит, лучше рискнуть.
Напускная веселость разговоров на кухне казалась пластиковой и щекотала нервы; запах кофе вставал поперек горла, от сладкого джема тошнило.
Это тошнит не от джема, а от того, что ты собираешься сделать…
Надевая куртку, Дэлл смотрел на мое безмятежное выражение лица с подозрением.
Он не чувствует. Не может чувствовать. Не должен.
— Домой?
— Да, домой.
Конечно, милый. Ненадолго.
Мои пальцы судорожно сжали сумочку, в недрах которой покоился ничего не подозревающий о скором грядущем вмешательстве в жизнь нож.
* * *Когда пассажирская дверца услужливо распахнулась, от Дэлла веяло расслабленностью и благодарностью; скверно разрушать подобную комбинацию, но придется. Наверное, можно было произнести «последнее желание» и раньше, не уезжая из его особняка, но сил не хватило. Смелость в самый последний момент схлынула и начала концентрироваться где-то на задворках сознания только теперь, едва ли не в последние минуты владения бесценным предметом.
Я бодро ступила на снег, вынырнула из машины и с тем же, казалось, прилипшим навечно ненатуральным безмятежным выражением на лице огляделась вокруг.
Свежо, хорошо, почти тепло.
Скоро весна; ей уже неощутимо запахло в воздухе, хоть бока высоких сугробов еще не начинали проваливаться. Почти два часа дня; знакомый район, Нордейл, выданная Комиссией квартира, кое-как устоявшаяся за последние недели новая жизнь — все это совсем скоро снова изменится.
Господи, страшно-то как…
Лучше бы я попросила последнюю сигарету, нежели «это», но негоже вести себя ветрено и изменять принятые решения.
Будто чувствуя мое настроение, Дэлл боком оперся на Неофар, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Какая расслабленная поза, благодушный медлительный вид — конечно, день рождения удался, ночь получилась волшебной, и вскоре желанный предмет будет возвращен. Зачем нервничать и куда торопиться? Серо-голубые глаза лучились довольством.
Я задумалась: что именно принесло ему, Дэллу, ощущение покоя? Наличие меня рядом или же что-то иное? Как прочитать чужой разум, как пробраться в потемки, именуемые чужой душой?
Какое-то время мы смотрели друг на друга. Он — мягко и ласково, я — с хитринкой, предчувствуя грядущую бурю эмоций. Готовил ли Дэлл прощальные слова и что планировал сказать, предполагал ли вновь уехать навсегда? Если так, то в этот раз наши планы кардинально различались.
— Тебе понравился вчерашний день?
Я оторвалась от созерцания окон собственной квартиры и улыбнулась.
— И вчерашний. И сегодняшний. Торт был великолепен, Пантеон умопомрачителен, а ты… ты, надо признать, здорово смотришься в набедренной повязке.
Он хрипло рассмеялся. Стряхнул пепел, провел рукой по волосам и довольно блеснул глазами.
— Давно я не орудовал на мечах. А ты, однако, знаешь, как получить от жизни удовольствие.
