Невеста Мороза - Айлин Лин
Нужный дом заприметила сразу. Высокий сруб, с широким деревянным крыльцом. Загляденье! Весь украшенный узорной резьбой. Чего стоили хотя бы нарядные причелины (прим. автора – элемент русского традиционного жилища, представляющий собой резную доску, которая прикрывает торец двускатной тёсанной крыши) и наличники на двери и окнах. А ставни и правда были покрашены красным, как и крыльцо.
Помявшись перед крыльцом, решилась войти. Не стучать же в собственный дом? Отворила, шагнула в прохладные, тёмные сени.
Мой инстинкт археолога просто зашёлся от восторга! Утварь древняя! Вот ухват поломанный, горшки на полках: глиняные, чугунные. К стене прислонилось настоящее корыто! На скамейках стояли шайки и небольшие бочонки. Я замерла, как Кощей перед златом. Хотя для меня все эти чашки и плошки были ценнее золотых слитков. Не выдержала и подошла ближе, оглаживая руками шершавые бока горшков, тёплую древесину бочонков. Из-за двери в комнату раздались чьи-то торопливые шаги, и в сени вышла худая женщина, с каким-то полупустым взглядом.
– Марфа! – вскрикнула она, – вернулась! Доченька! – Не успела я опомниться, как она сжала меня в объятьях, на миг даже взор её стал осмысленным, – вернулась! Стужайло! Радость какая. Марфа отыскалась!
В комнате кто-то громко крякнул, и показался высокий дородный мужик, густо до самых глаз, заросший чёрной, как смоль, бородой, где инеем блестела седина. Голова его, напротив, была лысой, как яйцо. Из-под чёрных, кустистых бровей льдинками сверкали холодные бледно-голубые глаза.
– Марфа? Где шлялась всю ночь, девка непутёвая?!
Я застыла, не зная, что и сказать. На выручку пришла моя мама, вернее Марфы.
– Почто зря обижаешь? Не с тобой ли она ушла за травами редкими?
Ага! Понятно теперь, кто меня на болоте бросил.
Стужайло странно взглянул на женщину и та вдруг вся поникла, будто выцвела разом, взор помутнел, как у рыбы.
– Иди, Марьяна, на стол накрой. Пусть поест.
Мужик развернулся и зашёл внутрь жилища. За ним пошли и мы.
Размеры единственной комнаты впечатляли. Направо от входа стояла большая настоящая русская печь. За ней, так называемый «бабий кут» или женский угол, огороженный тёсом. Сбоку печи из угла вёл голбец (прим. автора – конструкция для подъёма на полати, а также спуска в подклет) на высокие полати; под ними виднелся вход в подклет (прим. автора – кладовка в полу для хранения продуктов и вещей). От бабьего кута шла "стряпная" лавка за небольшим кухонным столом, где готовили еду. Над ним полки с посудой. Напротив двери под окнами стояли сундуки и скамьи, застеленные ткаными дорожками. Далее, слева от входа ещё сундук, заваленный каким-то инструментом, и за ним «коник» – широкая лавка, где спал хозяин дома.
В красном углу, что был от печи по диагонали, перед лавкой стоял добротный большой стол, застеленный скатертью с богатой вышивкой. Сейчас на нём дымился горшок с каким-то варевом, стояли деревянные тарелки с овощами, ягодами, солёными грибами. Чуть сбоку, под полотенцем, виднелся круглый румяный каравай, пахнувший просто одуряюще.
Желудок жалобно заурчал, рот наполнился слюной. И не помню, когда ела в последний раз.
– Садись, Марфушенька, – тихим, словно шелест, голосом, позвала меня Марьяна, мамой её язык не поворачивался называть.
Кивнув, шустро прошла за стол, взяла в руку ложку, зачерпнув из горшка густую кашу с мясом.
– М-м-м, фкуснофища какая! – от наслаждения закатила глаза. Невероятно вкусно! Наваристая, на бульоне каша просто таяла во рту. Взяла кусок хлеба, пышного, ноздреватого, ещё тёплого. Впилась в него зубами. Пища богов! Вот что значит, продукты без ГМО!
– Оголодала совсем, бедняжка, – Марьяна ласково погладила меня по голове и присела рядом.
– Дел у тебя нет, что ли? – Нахмурил брови Стужайло. Он сидел на лавке, пристально наблюдая за мной. Но мне сейчас было всё равно, голод, молчавший до поры до времени, требовал пищи и побольше.
Марьяна поднялась и ушла в бабий кут, задёрнув за собой занавеску, что была вместо двери.
Я, опустив глаза, жевала. Ничего, батюшка, подождёшь, пока поем. Потом позыркаешь грозно.
Наконец, места в желудке не осталось. Шумно выдохнув, отодвинулась от стола.
– Где ты была? – Тихо, но так грозно спросил Стужайло, что у меня мурашки побежали по коже.
– В лесу заблудилась, – соврала я, не моргнув. Сразу не раскусил меня, выходит, не замечает подмены. Или притворяется. Потом разберёмся.
– А вышла как? – Мужик наклонился ближе, глядя в упор на меня.
– Сама не знаю. Плутала, плутала. Уснула потом под деревом каким-то. Утром снова пошла куда глаза глядят. Ноги сами к дому привели.
– Ноги привели? – Злобно усмехнулся он, совершенно не по-отцовски глянув на мои ступни, видневшиеся из-под подола. Я как-то инстинктивно поджала пальцы, одёрнув юбку. Так смотрит хищник на свою добычу. Жутко.
– Что-то голова разболелась, – я постаралась изобразить больной вид, – плохо мне. Разреши, прилягу хоть ненадолго? Так испугалась ночью, так переживала. Думала, помру там, в лесу.
– Ну, иди, – кивнул Стужайло, – потом договорим.
Мышкой шмыгнула за занавеску, Марьяна молча указала на полати. Взобралась на них и забилась под одеяло. Вот уж точно, колдун. Оторопь от одного его вида. Надо подумать, как себя с ним вести. Но не вышло. Нервное потрясение этих дней давало знать. Веки смежились, и скоро я заснула глубоким сном, без видений.
Глава 5
Долго ли я спала, не знаю. Только проснулась оттого, что в избе наступила полная тишина. Солнце ещё высоко, выходит, ненадолго сморило меня. Куда все подевались? Впрочем, хоть осмотрюсь, разузнаю, что где лежит.
Спустилась с полатей, пошарилась на полках в бабьем куте. Рукоделие, нити, иглы, кое-какая утварь. Вышла в избу, посмотрела по кухонным шкафчикам.
Из-под лавки раздался печальный вздох.
– Ну и кто тут прячется? Показывайся уже, – я присела на корточки и заглянула под дорожку, что лежала сверху скамьи.
Послышался ещё один вздох, только уже выше. На лавке сидел махонький старичок, с непропорционально длинными руками, седая борода свисала почти до пола, на ногах крохотные лапоточки, дальше штаны и длинная рубаха.
– А ты ещё кто? – присела рядышком.
– Дожился, – проворчал старичок, – в своём дому не узнают! Хотя, что с тебя взять, душа чужая:?
– Постой. Ты домовой?
– Он самый, – старичок опять горестно вздохнул.
– И видишь, кто я?
– Как же. В своём хозяйстве знаю всех, ты душа чужая, заблудшая. Ликом только Марфа.
– Расскажешь обо мне?
– Зачем? – пожал домовой плечами, – ты не злая. А Стужайло мне ничего хорошего за всю жизнь не сделал. Даже молочка жалеет.
– А сам, чего не возьмёшь? – Удивилась я.
Старичок подпрыгнул, внимательно посмотрел мне в глаза:
– Чужая, а говоришь, как он.
