Рождественские байки с Перекрёстка (СИ) - Тоцка Тала

— Ты женился, — донеслось тихое, и сердце радостно отозвалось. Ревнует! Все еще лучше, чем он думал!

— Да, женился, Птичка, и баб у меня было немерено, но я и лиц их не помню. Я тебя забыть хотел, когда понял, что не найду, и развелся я, когда Димке год исполнился, только жизнь Лизе испортил. Потому что Аленькой ее называл, кому такое понравится?

— Матвей, — она попыталась высвободиться, но он лишь сильнее сжал руки. Подняла голову, и у него даже помутилось, когда так близко увидел ее лицо, блестящие глаза, влажные губы. Как же удержаться и не смять их сейчас, хотелось захватить губами и целовать как в первый раз, в тот их первый раз, когда она отвечала, а не смотрела на него, как на прокаженного, — отпусти меня.

— Нет, Аленький, не отпущу. Знаю, что если отпущу, навсегда потеряю. Я очень виноват перед тобой, Птичка, но поверь, так как я себя наказал, меня никто не накажет. Я буду просить прощения у тебя, хочешь, сейчас начну? Хочешь, на коленях доползу до твоего дома? А выгонишь, будку поставлю и жить там буду, охранять тебя, как собака, женихов твоих гонять…

Она опустила голову и вдруг притихла, а он понял, что она плачет. Беззвучно, просто вздрагивает, уткнувшись в меховой воротник куртки. Осторожно отпустил и обвил лицо ладонями, заглянул, так и есть. Влажные дорожки на щеках сверкали искорками, он вытер их большими пальцами, не отнимая ладони.

— Что с тобой, Птичка, почему ты плачешь?

— Я… Я не верю тебе, Матвей.

— И не надо, — вздохнул с облегчением и снова притянул к себе, — не верь. Заслужил, когда повел себя, как гнида. Ты просто проверь меня, Аленький, и если не справлюсь, гони к ко всем чертям.

Она вымученно улыбнулась уголками губ, и Север не выдержал, все-таки поцеловал ее, но не так, как хотелось, а нежно и осторожно, а потом собрал губами остатки влаги с замерзших щек.

— Пойдем в машину, ты совсем озябла.

— Мне нужно в супермаркет, я три дня подряд на дежурстве, ничего не успеваю.

— Заедем в супермаркет, — кивнул Матвей, придерживая ее за руку и так довел до самой машины. В салоне включил печку, Алька устроилась на сиденье, и он заметил, как за волосами блеснули искорки. Завел за ухо прядь — сережки, те самые, сердечком, с бриллиантовой россыпью. Прикоснулся к сережке и не удержался, скользнул пальцами по теплой коже. — Ты их все-таки забрала?

Он тогда оставил их в общаге, положил в коробочке на стол и ушел, не слушая сбивчивые протесты Марины. «Сама, значит, носи, если не знаешь, где Аля», — сказал и забыл о них совсем. Выходит, забрала, и не только забрала, а даже носит…

— Я была тогда в общежитии, когда ты приходил, в кухне пряталась, — ответила так тихо, что он едва услышал. Развернулся вполоборота и навис над ней, вслушиваясь, — мне Маринка насильно сережки всунула, я к ним даже прикоснуться не могла. А носить начала ради Кати, я не говорила ей правду. Разве можно говорить такое ребенку? Я придумала другую реальность, где мы встречались, любили друг друга, ты дарил мне подарки, а потом поссорились, и я ушла. Она должна думать, что родилась от любви, понимаешь? Потому и ношу твой подарок, и не надумывай себе то, чего нет, — и так резанула по сердцу взглядом, что он чуть не задохнулся. Как от тех слов, что услышал.

— Так ты и сказала правду, Аленькая, — отвернулся и сложил руки на руль, — я любил тебя тогда и сейчас люблю. Дурак был, что дал уйти, надо было к батарее за ногу привязать, вот этого я себе простить не мог. А в остальном все правда, она родилась от любви, ведь ты тоже меня любила, Алька?

Сказал и замер вдруг, испугавшись, что она ответит. Взял за затылок и повернул к себе, заглядывая в глаза, она захлопала ресницами и прошептала:

— Ты знаешь.

— Я хочу услышать.

— Да. Я тебя любила.

— А сейчас?

— Матвей, что ты…

Но он не стал больше слушать, смял губы так, как хотелось, держа ее за затылок, она сначала сопротивлялась, не впускала, а потом сдалась, не выдержав напора, и Матвей словно в прорубь окунулся в этот поцелуй, совсем как девять лет назад, когда они целовались в его машине. Надо остановиться, пока еще возможно, где-то там ждет маленькая девочка, а он даже без подарка…

— Ничего не говори,  — прижал к губам палец, а они подпухли, прикусанные, и теперь совсем его с ума сводили, — мне все равно. Любишь — хорошо, не любишь — заставлю полюбить. А теперь поехали, — и ему показалось, в глазах цвета корицы мелькнула затаенная радость.

***

Север припарковался у торгового центра, Альку отправил в супермаркет, прежде записав ее номер. Ничего не спрашивал, сам внес в ее телефон свой номер и прозвонил. Она уже не сопротивлялась, молча наблюдала. Правильно. Привыкай, Птичка, теперь за тебя все будет делать твой муж. Но об этом он скажет чуть позже, когда будет с чем предлагать себя в мужья.

— Ты пока выбирай, что нужно, а я на пять минут отлучусь. Не вздумай без меня идти к кассам,  — предупредил Альку, та лишь ошеломленно кивнула. Привыкай, любимая…

Матвей вошел в ювелирный бутик «Шопар», и к нему сразу же бросились консультанты, но он и сам знал, что нужно.

 — Покажите парные обручальные кольца из новой коллекции и серьги в форме сердечка. Для девочки.

Кольца выбрал из белого золота, для Аленькой взял наугад, у нее были тонкие пальцы, если велико, не беда, заменим, главное, чтобы оно было. И сережки нашлись, почти такие же, как у Альки, классике «Шопар» не изменял.

В супермаркете Север доверху закидал тележку продуктами и на немой вопрос Альки коротко ответил:

— Рождество. Будем праздновать.

Припарковал машину во дворе и помог выйти Альке.

— Пакеты потом принесу. Пойдем, я хочу ее увидеть…

Гладкие, зачесанные назад волосы,  — не волнистые, его, его волосы!  — настороженный взгляд из-под длинной челки.

— Вы кто?  — сделала шаг назад, спрятав руки за спину. Да в ней вообще ничего Алькиного нет, чистая его копия, даже в жестах!

— Катюша, это дядя Матвей.

Она еще получит по заднице за дядю! Шагнул к дочке, присел на корточки, пытаясь унять дрожь, и развернул ее к зеркалу.

— Я не дядя. Вот, смотри. Только смотри внимательно, ничего не замечаешь?

На фото Катя больше была похожа на мать, а сейчас… Она вглядывалась в их общее отражение, потом перевела взгляд на Матвея.

— Да, Котенок, я твой папа. Я очень обидел маму, она от меня ушла, и я ничего не знал о тебе. Но все равно ее искал, а значит и тебя тоже искал. Я люблю тебя, Котенок, люблю вас обеих…  — он не успел договорить, как его шею обвили маленькие ручки, и его словно затопило волной щемящей нежности. Сгреб в охапку и вдыхал, как сумасшедший, самый лучший из запахов — запах своего ребенка.

— Я загадала желание на Новый год, — прошептала дочь ему на ухо,  — чтобы Дед Мороз тебя нашел.

«Ха! Дед Мороз! Так меня еще никто не называл!»

«Помолчи, копыторогий. Но ты, конечно, красавчик! Я твой должник».

«А вот с этого места поподробнее, у меня там списочек где-то был… Да чего ты толкаешься? Ой, я что-то и правда не туда… Извини, в общем, с Рождеством!»

— Так ведь Рождество, дочь, — внутри все аж зашлось от непривычного и сладкого слова «дочь». Он бы и сто раз его повторил, — в рождественскую ночь самые неисполнимые желания исполняются. Я тоже загадал найти твою маму,  — зашептал он ей на ушко. Но так, чтобы Алька все слышала,  — и тебя себе загадал, дочку Катеньку, я всегда хотел дочку такую, как ты. Видишь, все исполнилось!

Алька смотрела на них глазами, полными слез, и кусала губы, нет, совсем не праздничная у них здесь атмосфера. Матвей поднялся, держа Катю на руках, и сказал тоном, не терпящим возражений:

— Девушки, разрешите пригласить вас к себе в гости. Я живу за городом, там много снега, во дворе наряжена елка и есть ледяная горка. Продуктов полная машина, мы будем есть и кататься с горки. Я покажу тебе свои детские фотографии, Котенок, я там такой смешной! А ты мне свои покажешь?

Катюшка завизжала от радости и закивала, Альке осталось только вздохнуть и идти собираться. Матвей даже дыхание затаил, неужели получилось? Ему бы только их к себе заманить, там уж он постарается сделать так, чтобы они оттуда не уезжали, но говорить пока об этом Север посчитал лишним. Он сегодня же сделает своей Птичке предложение, и его семья будет жить с ним в его доме.