Дочь княжеская. Книга 4 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна
— Твоя младшая. Да.
— А больше мы никому ничего не скажем.
— Ничего и никому…
В траве тянули долгую длинную ноту летние сверчки, всегда вступавшие в концерт в середине долгой ночи: «Спа-а-ать пора, спа-а-ать пора, спа-а-ать пора…»
Но Хрийз знала, что вот уж в эту ночь она не заснёт. И не она одна.
Они целовались, отчаянно и яростно, так, словно у них оставалась только одна эта ночь, а потом Хрийз сказала, чуть отстранившись:
— И звать, наверное, никого не надо…
Смело. И страшно, и тем не менее. Изнутри поднималась лава, грозящая погрести под собой всё. Стоило только подумать о том, что через четыре дня, возможно, сЧая не станет… Поединок — это не только воинские и магические умения, это еще и превратности. Случай. Подвернётся под ногу ненужный камешек. Метнётся и обманет случайная тень… Если бы еще сама не видела, как младший Рахсим тренировался. Его аура в такие моменты дышала грозной мощью прирождённого убийцы. И, хотя сЧай сказал спокойно, что бил этих Рахсимов раньше — доводилось, в том числе и один на один, душа по-прежнему оставалась не на своём месте.
Как бояться за собственную жизнь, Хрийз в своё время поняла хорошо. Как держать в руке судьбы тех, за кого в ответе по своему статусу, магическому и социальному, тоже довелось узнать. Но как бояться, смертельно, до остановки пульса, за дорогого сердцу, ставшего бесконечно близким человека, узнавала только сейчас.
Из совсем уже далёкого детства поднялись строчки полузабытой детской сказки. Кто-то с кем-то спорили вроде бы чисто по-детски, как ещё могут ссориться сказочные персонажи в историях для самых маленьких. Но слова их врезались в память, потом — на долгие годы забылись, чтобы проявиться только сейчас: кто-то
«— Нет. Меня ни капельки нет. Понимаешь?
— Нет, — сказал Ёжик. — Меня ни капельки нет. Понимаешь?
— Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок. — Если тебя нет, то и меня нет. Понял?
Что ты ко мне пристал? Если тебя нет, то и меня нет…»
Если тебя нет, то и меня нет. Кажется, Хрийз произнесла это вслух.
— Ты — маг Жизни, — сказал ей сЧай, бережно отстраняя от себя. — Не должно тебе забывать о своём предназначении.
— Я о нём всё время помню, — сказала Хрийз. — Но я не смогу — без тебя…
— Сможешь… Конечно же, сможешь, — мягко сказал он, и был прав, как всегда.
Окаменев сердцем, упаковав душу в ледяной гроб, — да, так действительно можно жить дальше. Растить в мире стихию Жизни. Служить тому миру. Может быть, даже выйти замуж за кого-нибудь из Рахсимов…
Но лучше всё же верить в победу любимого. И сделать всё для того, чтобы победа из возможной перетекла в неотвратимую!
И снова — поцелуй в пустоте, бесконечно долгий и мучительно короткий, хотелось остановить мгновение, упаковать его в сверкающий шлейф и пробросить в вечность. Хрийз никогда не думала, что можно любить — вот так. Растворяясь в бесконечности — вот так, забывая дышать. Она даже представить себе не могла, что можно любить — вот так. И сколько же времени было потеряно на глупые метания, неуверенность в себе, строптивое упрямство… Неудивительно, что сейчас его так не хватало!
А потом что-то сдвинулось в мире.
Как будто натянулась до предела и лопнула со зловещим стоном невидимая струна.
Хрийз отстранилась, вслушиваясь.
Вечер остался тем же, тёплым и благостным, и всё так же пели в траве сверчки, и ночная птица тянула своё бесконечное «вик-викки-фью». Но в остатках зари поселилась тревожность, а ветерок, ласково ерошивший волосы, принёс отчётливый вкус беды…
— Мила, — прошептала Хрийз, уже не сомневаясь в собственных чувствах. — Мила!
— Что может с нею случиться? — спросил сЧай. — Она — старейшая из неумерших.
— Но кто-то однажды поймал её в магическую сеть, — возразила Хрийз. — И та сеть висела над Сосновой Бухтой, высасывая из людей жизнь. Мила всегда ждёт меня в моей комнате, я ей сказки на ночь рассказываю… по уговору…
— Пошли, — решительно сказал сЧай, подхватывая девушку на руки.
Хрийз вцепилась в трость, чтобы не выронить. Без палки на неверных ногах особо не попрыгаешь, а сЧаю сейчас не до таких мелочей. Воздух тихо вздохнул, расступаясь перед синей звездой портала.
Мгновение, и звонкий говорок горной реки сменился ватной тишиной тёмной спальни.
Мила разметалась на постели, и на первый взгляд вроде ничего плохого в том не было. Сколько раз маленькая неумершая спала здесь! Уже и не сосчитать. Но…
Но она надела платье! Она натянула на себя недовязанное платье, и оно слабо мерцало в вечернем свете, сочившемся из окон. И платье, и вязаные сапожки, и вязаным полотном с ворота, которое по задумке должно было виться за плечами наподобие плеча, укрыто было лицо.
— Сумасшедшая! — взвизгнула Хрийз. — Я ж недовязaла ещё!
— Не тронь, — сЧай успел перехватить её руку. — Смотри внимательнее.
— Да что смотреть, несносный ребёнок, я же говорила — не трогать, пока не закончу!
— Мила не ребёнок, — поджав губы, ответил сЧай. — Она — неумершая, Проводник Стихии Смерти. Она знает, чтo такое всего лишь наполовину сотворённые артефакты. Это — первое, с чем сталкиваются начинающие маги при правильном обучении.
— Хочешь сказать, что…
— Что не она сама надела на себя это платье, ша доми, — твёрдо заявил сЧай. — Ей помогли. Смотри.
— Небо, да кто!
— Смотри внимательнее. Платье — твоя работа; что в нём не так.
Хрийз, задыхаясь от гнева и ужаса присмотрелась. Всё было так, почти всё… кроме…
Когда заканчиваешь вязать, то делаешь такой специальный узелок в конце ряда, запирающий петли. И физически — чтобы связанное не рассыпалось на нити. И магическое действие тоже есть, в книге аль-мастера Ясеня немало страниц было посвящено последним узелкам. Их существовало немало, но такого Хрийз совершенно точно не ещё не видела. Узелок торчал бельмом на глазу — грубая, топорная работа. Злодей, сотворивший его, ничего не понимал в вязании. Зато чётко знал, чего хотел.
— А-а-а! — Хрийз обхватила себя за плечи, — гадина! Кто?! Кто это сделал?!
— Мила ещё жива, — сказал сЧай. — Неумершего не так просто убить… и здесь… не трогай! — он перехватил руку Хрийз. — Никто не лезет голыми руками к таким вещам! Кто мог прийти сюда?
— Да кто угодно, — задыхаясь слезами, вскрикнула Хрийз, в ушах так и стояла просьба Милы: «Не бросай меня…»
