Ката - дочь конунга (СИ) - Степанова Мария Игоревна

— Будешь ты медиком или нет, а все равно пригодится, — твердила бабуля. Так оно и вышло.

Поняв, что один из лучших его бояр в строй не вернется, князь Изяслав потерял к нему интерес, хотя и привечал у себя, спрашивая совета. А спросить было о чем. Немирье подступало со всех сторон, Изяслав вместе с младшими братьями взялся расширять границы, ибо много было сыновей у покойного князя Ярослава, земель мало. Вот и теребили они соседей, разоряли богатых, подминали под себя бедных. Весной, когда надо бы пахать и сеять, повел войско на торков младший Изяславов брат — Всеволод. Вернулся он с победой и почетом, привез добычу, пригнал крепких рабов и молоденьких рабынь, всех сплошь чернявых. Но было это не в Киеве, и народ роптал, боясь, что Изяслав пойдет вслед за братом.

Так оно и случилось. Этим же летом князь собрал войско. Светозар, пользуясь правом думного боярина, пытался образумить князя, но тот уже все решил. Войско собрали из младшей дружины, да мужиков кое-кого взяли, приодев и дав им какое-никакое оружие. Собрался с ними и Ратибор. Как ни рыдала Улиана, поддерживая тяжелое чрево, не подействовали женские слезы. И слова отца не подействовали тоже, больно уж хотел молодой боярин получить долю от завоеванных богатств.

— Ну же, — уговаривал он жену, — не печалься! Вернемся вскоре, украшений тебе привезу, голубка моя!

Снарядил сыну в помощь и охрану Светозар Мала, наказывал беречь горячего боярича. Выросший во дворе детинца, Мал умел обращаться и с мечом и с копьем не хуже знатных, поэтому и доверял ему Светозар.

Когда войско ушло, потянулись дни. Светозар целыми днями пропадал на княжеском дворе, пытаясь вернуть былую сноровку. Возвращался он оттуда, бывало, без сил, взмокший и злой, а потом всю ночь стонал от тянущих болей, и только знахаркины отвары, снимающие страдания, могли помочь. Маша понимала, что злоупотреблять милосердными травками нельзя, как бы привыкания не случилось, но и видеть, как он мучается, она тоже не могла. Следующие несколько дней Светозар отлеживался, и уж тогда она вволю выговаривала ему о глупости и тщеславии. Светозар отмахивался, хотя сам понимал, что жена права.

А любил он ее как прежде. Горячо целовал, мял в постели, бывало засыпали они, когда заря поднималась над горизонтом. Но месяцы шли, а желанной всеми беременности не наступало. Маша, огорченная этим, ходила советоваться к знакомой повитухе, но та, осмотрев, разводила руками.

— Здорова ты, боярыня, — говорила повитуха, — видать не время еще. Молись пресвятой Богородице, глядишь и услышит тебя. Крапиву молодую заваривай и пей отвар.

— А может… — Маша замялась, не зная, следует ли говорить настолько личное, — … может быть, что боярин…Ну… не может детей иметь?

Повитуха посмотрела на нее так, что Маша тут же раскаялась в своих словах.

— Так чай боярин не одного породил, — резонно заметила женщина, — это ли тебе не доказательство.

Спорить Маша не стала.

Зато Улиана, пузатая как колобок, всячески старалась помочь молодой мачехе своего мужа. Уж она и в бане ее парила, и юбку свою подарила, и вставала каждый раз, когда входила Маша, уступая той место на лавке. Девчонка она была забавная, Маша тихо радовалась, что Ратибору так повезло с женой.

Войско вернулось через три седьмицы. Из кремля прибежал молодой слуга, сообщить, что прискакал гонец, а князь с войском на подходе. Светозар, отлеживающийся после очередных упражнений, со скрипом слез с кровати и приказал одеваться. На коня сел сам, но стиснул поводья так, что побелели костяшки. Улиана металась по комнате, загоняла сенных девок, наводя лоск и взбудоражила кухню, составляя праздничное меню. Впрочем, хватил ее ненадолго, через пару часов она начала потирать низ живота. Маша, заметив это, тут же велела уложить младшую боярыню в постель.

— Живот как камень, — жалобно дрожа нижней губой сказала Улиана, — приедет родимый, а я тут лежу, словно неумеха какая!

— Родимый хочет, чтобы ты спокойно ребенка носила, а не бегала, как угорелая, — Маша присела на край кровати, — так что лежи!

Она спустилась вниз в подклет, где располагалась кухня, раздала последние указания. Поднявшись в галерею, откуда было видно княжеский двор, Маша вглядывалась вдаль, в надежде рассмотреть, что там и как. Но, кроме стен и редких конников она не видела, поэтому спустилась вниз, чтобы терпеливо ждать. Улиана время от времени присылала девку узнать, не приехали ли еще, Маша каждый раз сообщала, что нет, а как приедут, невестка тут же узнает.

Когда за воротами послышался шум, она бросила вышивку, которую терзала последние несколько часов и вскочила. Тугие дубовые двери отворились и внутрь, нагнувшись вошел Светозар. Взглянув на его потемневшее лицо, Маша обмерла от горестного предчувствия.

— Нет больше моего первенца, — произнес Светозар, — сгинул молодец во цвете лет.

Маша почувствовала как закружилась голова, она покачнулась и схватилась за высокую спинку стула.

— Как… — произнесла она полушепотом, испугавшись всего сразу — и за Светозара, который сам выглядел едва живым, и за молодуху, которая ждала на женской половине, и то, что нет больше на свете молодого шального боярича, который стал для нее ближе, чем брат. А еще был Мал, про которого она боялась даже спрашивать…

Стоящие рядом бабы все как одна таращили испуганно глаза и зажимали рты. Маша знала, стоит им только отнять ладони, тут же на весь терем разнесется горестный вой.

— Тихо всем! — приказала она, — чтобы ни единого звука! Сама скажу!

Она не могла и не хотела идти к Улиане, поэтому, подхватив Светозара под одну руку и махнув головой Ждану, который так и остался при боярине, чтобы тот помог, поволокла мужа в горницу. Там, достав бутыль заморского зеленого стекла, налила извинь в чарку.

— Выпей, — протянула она мужу.

Светозар посмотрел пустым взглядом, взял стакан и вмахнул в себя крепкий алкоголь как воду. Маша присела рядом. Она понимала, что ему надо как-то свыкнуться с мыслью, и она, Маша сейчас ему не помощник. У нее самой ком стоял в горле, и желание было просто выть от безысходности. Собрав силы в кулак она пошла наверх. По дороге дернула сенную девку, велев той бежать за лекаркой на всякий случай.

Улиана дремала, суета внизу ее не разбудила. Она радостно распахнула глаза, когда скрипнула половица, и недоуменно уставилась на Машу. Когда прошла минута, а Маша так и не произнесла ни слова, молодая женщина тяжело приподнялась, помогая себе рукой.

— Улиана, — Маша захрипела и прокашлялась, — ты только не волнуйся… В общем… Ратибор…

Вдруг, при упоминании имени сына Светозара, слезы сами брызнули из глаз, камень, что так долго не давал дышать, протолкнул всхлип, и она, протянув руки к будущей матери, зарыдала в голос.

Улиана, с расширенными глазами сидела на постели, и осознание беды доходило до нее.

— Нет… — прошептала она, — не может быть…

И вдруг закричала громко и страшно, хватая себя ногтями за лицо. Тут уж набежали няньки и служанки, начали хлопотать над молодой хозяйкой. Улиана сучила ногами, вырывалась, хотела бежать к мужу. Она откинула одеяло и взгляду всех предстало жуткое зрелище насквозь пропитанной кровью постели и тонкой рубашки. Она просто сидела в луже крови и кричала, кричала…

Ребенка не удалось спасти. Он был слишком маленьким, новорожденный младенец, которого окрестили Владимиром и похоронили вместе с отцом. Улиана, стойко простоявшая сутки у гроба мужа и сына, после похорон упала на свежую могилу. Светозар сам взял ее на руки и понес, тяжело покачиваясь. Маша вытирала бегущие слезы концом платка, оплакивая все прекрасное, что ушло от них в один день.

Но упиваться горем у нее не было времени и возможности. Юная вдова слегла, и было ощущение, что она совсем не борется за жизнь. Даже Светозар, который заливал потерю вином, отошел на второй план, Маша целыми днями просиживала у постели Улианы, разговаривала с ней, поила и кормила через силу. А, кроме этого, на нее легла забота о Мале, которого привезли в обозе полуживого, бесчувственного и без правой руки. О нем Маша ходила выспрашивать сама, так как боялась тревожить мужа, и когда нашла его в общей куче раненых, рыдала над искалеченным телом, не обращая внимания на удивленные взгляды воинов, которые поглядывали на богато одетую женщину, плачущую возле умирающего мужика.