Ката - дочь конунга (СИ) - Степанова Мария Игоревна

— Хочешь, чтобы я и штаны тебе разорвала? — спросила Маша, глядя сурово на мужа.

Штаны рвать не пришлось. Светозар неловко встал на ноги, и Маша спустила с него сначала порты, а потом и исподнее. Увидев ноги, она вскрикнула. От колен до ступней ноги были синюшно-красные и отекшие. Светозар проследил ее взгляд.

— Я же говорил тебе, — вздохнул он, — дохожу я, немного осталось. Пальцев не чувствую уже.

В теплой воде он зашипел от боли, но держался, сколько мог, и только по испарине на лбу и переносье Маша понимала, чего ему это стоит. Когда Светозар, чистый и спокойный, и первый раз нормально поевший, уснул, Маша пошла к Ратибору.

— Это как же вы отца так запустили, а? — ей хотелось рвать и метать, и она искала виноватого. — Ведь и правда бы помер в этом клоповнике!

— Да гнал он всех, — досадливо оборонялся Ратибор, — лекарей заграничных князь присылал, знахарок из своих — никого он не хотел. Когда только приехали, простудился, начал кашлять. Лекаря позвали, тот велел в бане париться и есть как можно лучше. На кухню приказ дали, ему все самое лучшее — кур, перепелов несли, бульоны варили, отпаивали. А ему все хуже и хуже. На ноги стал жаловаться, а потом и вовсе слег. С тех пор и не хотел никого видеть.

— Конопатая? — спросила Маша, и Ратибор понял, о чем речь.

— Ты на отца не гневайся, — произнес он, — плохо ему было, кричал по ночам, а эта девка, говорит, боль утоляла, согревала, лучше ему было, когда она рядом.

— Понятно, — Маша кивнула. — Значит так: буду сама боярина лечить, найди мне в помощь хорошую травницу, да мужика покрепче, помощь нужна будет, а еще повитуху, которая умеет сложные роды принимать.

— Повитуху-то зачем?! — изумился Ратибор.

— Повитухи хорошо течение крови понимают, сердцебиение слушать умеют и кровотечения останавливают.

Ратибор кивнул.

— Все сделаю.

— И еще, — Маша встала, собираясь уходить, — конопатую чтобы я больше в этом доме не видела! Сама буду его согревать, и помощниц мне не надо!

Ратибор ухмыльнулся и кивнул еще раз.

52

Маша не надеялась, что будет просто. Травница, которую она велела разыскать еще в Новгороде, оказалась толковой, слушала внимательно, попросила перечитать письмо несколько раз, потом долго думала, качая головой. Сложив в уме какие-то выводы, она честно предупредила боярыню, что та может и не успеть. Маша, как могла, сдерживалась, часто моргая, но предательская слезинка все же выдала ее.

— Боярин плох, думаю, и один бог знает, — лекарка достала свой короб, — сможешь ли ты ему помочь. Поспешать надо, поэтому смотри, боярыня, внимательно, да запоминай, что говорить буду. Трудно тебе будет, кровь у него застоялась, гниет в нутре, травит боярина гнилью своей. А ты вот что наперво сделай…

Они говорили всю ночь. Маша не надеялась на память, взяв кусочки пергамента, она подписала мешочки с травами. Травница удивлялась, глядя, как Маша выводит тонко заточенной деревянной палочкой, обмакивая ее в краску. Забыв совсем, где она, Маша вдруг сообразила, что пишет современным почерком, потом мысленно махнула рукой, решив, что когда записи перестанут быть нужными, она их просто сожжет, чтобы не вызвать "эффекта бабочки".

Следующий день начался затемно. Машу разбудил непонятный звук, и стряхнув с себя паутину сна, она сообразила, что это Светозар скрипит зубами от боли. Соскочив, Маша потребовала свеч побольше, и вызвала своих помощников. Здешней травницей оказалась совсем молодая девчонка, которую Маша сначала приняла за горничную-служанку. Но девчонка, неожиданно дерзко ответив, сообщила, что она пришла не постели перестилать, а лечить захворавшего боярина. Маша с сомнением смотрела на сикуху, перебиравшую ее запасы, и мысленно костерила Ратибора, который лучше никого найти не мог. Однако, вскоре юная травница показала, на что она способна, перво-наперво смешав успокоительные настои, которые позволили Светозару хоть чуть-чуть перестать чувствовать ломоту в ногах.

Повитуха, наоборот, оказалась пожилой уже теткой, толстой и громкоголосой. Привыкшая разговаривать с ничего не слышащими сквозь родильные страдания женщинами, она произносила слова громко и четко, и не особо выражала сочувствие, советуя лишь читать молитву.

— Нечего-нечего, — басила она, когда Светозар раздраженно дернул руку, на которой повитуха выщупывала пульс, — ты, боярин, не уроси, чай не на посиделки пришли! Вишь, какую немощь сотворил с собой! Трясовица вон у тебя!

Маша приложила ладонь ко лбу мужа — действительно, температура у него была, и очень высокая. Поругав себя, что раньше не заметила лихорадочное состояние, она обернулась к травнице.

— Надо как-то температуру сбить, — сказала Маша, и, увидев, что девчонка не поняла, тряхнула головой, — ну, есть что-то от лихорадки?

Девчонка тут же принялась колдовать над своим мешочком, смешивая порошки, перетертые из неизвестно чего. Она попросила с кухни кипятку, заварила лекарство, в горнице пошел сильный дух. Между тем, тихо совещаясь между собой, Маша и повитуха принялись за дело. Повитуха крепкими пальцами прошлась по красным, словно обожженным ногам, вызвав у Светозара глухой стон, потом достала из своих запасов горшок, открыла его и достала густую желтоватую субстанцию, похожую на жир, но пахнущую резко.

— Держать надо будет, — предупредила она.

Дворовый мужик по имени Ждан, тут же изготовился, обхватил Светозара за плечи и прижал к постели. Повитуха сначала тихо, а потом все сильнее пошла мять опухшую кожу, сильнее всего проходя там, где толстыми линиями проступали вены. Светозар рвался из-под сильных рук Ждана, потом не выдержал и протяжно застонал.

Машу колотило дрожью. Она, перепуганная этой нестерпимой болью, сжалась в комок, ей хотелось заткнуть уши и не слышать, как ее сильный мужчина воет утробно. она смотрела на ловкие повитухины руки и надеялась, что вот это движение будет последним и она закончит наконец пытку. Но повитуха не останавливалась, и все разглаживала, разглаживала измученные ноги. Когда, наконец, она остановилась, вытирая со лба крупные капли, Маша вдруг поняла, что Светозар молчит. Она рванулась с места, подлетела, прижала ухо к груди. Сердце билось ускоренно, как и положено биться изученному воспалением сердцу.

— Сомлел боярин, — сообщил Ждан, — да оно и к лучшему.

Теперь уже вместе они смачивали повязки в гвоздичном масле и бинтовали ноги. Потом Маша выпоила пришедшему в себя Светозару какой-то остро пахнущий чай, и он откинулся, измученный, на подушки.

— Мясом не кормить, — предупредила повитуха, и девчонка-травница согласно кивнула, — тяжко ему будет. Лучше путь овощи варят да протирают, узвары варить, поить часто.

На кухню тут же был дан указ, но Светозар и так практически ничего не ел. И вообще, вел себя отстраненно, хотя лекарей больше не гнал, понимая, что Маша не отстанет. Под воздействием успокоительных трав он много спал, измученный процедурами. Маше хотелось пожалеть его как-то, но, чувствуя холодок с его стороны, она не делала попыток к сближению.

Незаметно прошла неделя. Еще в Новгороде привыкнув вести для себя календарь, Маша отчеркивала на деревянном косяке черточку за прошедший день. Они перепробовали множество средств, все, что советовала ей новгородская целительница, и способы местных тоже. Спросив позволения, девчонка-травница привела своего двоюродного деда, который был единственным ее родственником и научил внучку секретам целительства. Согбенный старик вошел с поклоном в комнату, давно превратившуюся в палату, и тут же подошел к больному.

— Антонов огонь это, — осмотрев ноги уверенно проскрипел он, — да и боярин знает это, ему, воину, положено знать. Печень надо прикладывать, иначе помрет он.

— Какую печень? — всполошилась Маша.

— Знамо какую, — у старика тряслась голова, и от этого он казался совсем древним, — говяжью аль баранью. Но перед этим надо ноги проколоть в красных местах, чтобы злая кровь выходила.