Для тебя я ведьма (СИ) - Вечер Ляна
Сочетание нервного напряжения и капелька язвительности синьора Ландольфи дали потрясающий эффект — вытащив револьвер из-за пояса, Альда наставила его на Пеллегрино. Я дёрнулась вместе с грохотом двух выстрелов, что раздались друг за другом: верёвки сдержали порыв, но всё равно мой раненный бок пронзила резкая, невыносимо сильная боль, и в глазах потемнело. В том, что Пелле попал в цель, а голубокровая промахнулась, сомнений не было: слышала, как рыбина охнула в последний раз, как её тело грохнулось на пол. Ругнувшись, синьор Карузо что-то пролепетал про перезарядку пистолета — заряженного огнестрельного оружия в этой комнате ни у кого не осталось. Ощутив, как рука Рома выдернула из-под меня ножницы, завертела головой, пытаясь сориентироваться, но перед глазами плясали яркие цветные круги. Когда зрение вернулось, я с ужасом поняла, что лекарь на полу отчаянно борется с Охотником. Одна половинка ножниц в руке Карузо, а вторая до сих пор у меня под попой. Привязанная, раненная, я ёрзала по столешнице, сходя с ума от невыносимой боли, пытаясь вытолкнуть лезвие телом, так чтобы оно оказалось ближе к моей руке. Возня синьоров сопровождалась крайне неприличной бранью. Подумать не могла, что Ромео знает такие выражения! Лекарь с рычанием выбил лезвие из хватки Охотника, и оно улетело к двери… Сейчас, ну же! Чего мне стоило вильнуть бедром и не потерять сознание знает только Великий Брат. Поверить не могла — получилось! Тёплый металл обжёг холодную ладонь, и с трудом вывернув кисть в верёвках, я разжала пальцы.
— Ром… — прохрипела как можно громче.
Секунда — и крепкое слово синьора Ландольфи вместе с предсмертным воплем Пелле застыли звоном в моей голове. Больше ничего не слышала и, наверное, ничего не соображала. Надо мной склонился мой лекарь — живой, но его идеальная белоснежная рубашка превратилась в алую подранную тряпку. Не слыша собственного голоса, я, словно ненормальная, без конца повторяла — «кровь, кровь, кровь…» Ромео обхватил мои щёки ладонями:
— Амэ, это не моя кровь, — слух вернулся, и мягкий баритон лекаря унял панику. — Всё хорошо, — десяток нежных поцелуев рассыпался по моему лицу.
С первого этажа доносились разнокалиберные людские голоса, а потом раздался крик Фабио — «инквизиторы!» Бугай, видимо, надеялся предупредить хозяина, но для Пелле это не имело значения. Ему теперь перед Великим Братом за грехи отвечать.
— Всё? Ром, всё закончилось?
— Инквизиция подоспела, но нет — не всё. Надо тебя починить.
Никаких нежностей — мой ласковый Ромео в одно мгновение превратился в лекаря-профессионала. Мылил руки, смывая с них кровь Охотника, доставал из саквояжа склянки, бинты и инструменты. Не знала названия этих металлических штук, но выглядели они ужасно.
— Ты ведь не собираешься?.. — голова шла кругом, я задыхалась от паники. — Ром, дай мне ещё настойки Ши — и всё пройдёт.
— Ага, само рассосётся. Гвидиче, ты мне не доверяешь?
— Не тебе, — на глазах навернулись слёзы, — а вот тем огромным щипцам.
— Не смотри. Просто не смотри. Договорились?
И ведь почти договорились… но вместо обезболивающего Ландольфи предложил мне зажать в зубах деревянный брусок. Не выдержав напора впечатлений, я ушла в мягкую темноту забытья.
***
В нос ударил резкий запах снадобья, я закашлялась и открыла глаза. Сжимая в руке склянку — источник крепкого амбре, передо мной сидел синьор Ландольфи. Дурацкие лекарские штучки… Не сразу сообразила, что меня потряхивает не от дрожи, к которой я уже успела привыкнуть, а от того, что мы внутри двигавшейся кареты. Я лежала на весьма удобном мягком диванчике, а главное — руки и ноги были свободны от верёвок. Тело ломило, под рёбрами гудела тупая боль, но умирать расхотелось. Сложно думать о смерти, когда смотришь в полные любви карие глаза своего будущего.
— Ты меня починил? — слова царапали пересохшее горло.
— Починил, — Ромео пересел на мой диванчик, и я с удовольствием положила голову ему на колени. — Когда уберём нитки со швов, шрамы будут почти незаметны. Я старался.
— Их всё равно никто не увидит… кроме тебя.
— Гвидиче, опасно делать мне такие предложения, — не видела лица Ромео, но точно знала, что он довольно улыбается.
— И чем это грозит?
— Сменой фамилии. Синьора Амэно, супруга сына рода Бракко, наследника рода Ландольфи…
— А-а-ай, — прижалась щекой к руке страшно знатного синьора, — очень много слов!
— Амэ, нам надо кое-что обсудить.
Обычно с подобных предложений начинаются самые неприятные разговоры. Жаль прощаться с кокетливой атмосферой, но ничего не поделать. Мой синьор не только умопомрачительный красавчик, превосходный лекарь, обладатель ста тысяч талантов, но и немножко зануда.
— Давай обсудим, — вздохнула как можно печальнее.
— Это касается не только нас, но и Сальваторе.
— Слышала, Тор уехал из Илиси. Пеллегрино собирался шантажировать нашего командира, но даже анонимку оказалось отдать некому. Сальваторе решил, что Ловчие обойдутся без меня. Нечего тут обсуждать.
— Всё не так… — мучительно долгая пауза в речи синьора Ландольфи — верный признак серьёзной беседы. — Гвидиче, когда я уходил из дома, то прихватил с собой конверт из твоего саквояжа…
Конверт? Из моего саквояжа? О, Сильван! Мими!
— Ром! Эспозито у Охотников! Стая Карузо везёт её в Польнео, чтобы забрать из банка досье на нас.
Синьор Ландольфи не задал ни одного вопроса, но в его глазах я прочитала крайне решительные мысли. Лекарь врезал кулаком по стене кареты, отдав приказ вознице поддать лошадям. Экипаж практически ворвался во двор больницы Илиси, где нас уже ждала хорошо знакомая мне сестра милосердия. Ром подробно объяснил ей чем и как меня следует лечить, дал пару ценных указаний для местных лекарей и направился к карете. Понимала, что Ромео должен отправиться за нашей карманной фурией лично: во-первых, она моя подруга, а за жизнь друзей принято волноваться, во-вторых, наши тайны, ставшие народным достоянием — крах всему, но сердце разрывалось от возмущения. Синьор Ландольфи даже не поцеловал меня… Да он слова не сказал на прощанье, а ведь мы собирались серьёзно поговорить.
— Стой! — почти висела на локте сестры милосердия, но мне хватило сил сделать пару шагов.
— Амэ, времени слишком мало, — Ром развернулся и зашагал ко мне. — Нужно выпросить у Святейшего парней покрепче и мчать в Польнео.
— Ты мне что-то сказать хотел.
— Да… вот, — Ром достал из кармана пальто конверт, что когда-то дала мне синьорина Мими. — Ты читала это?
— Нет, — виновато опустила голову.
— Тогда ясно, почему не испугалась пойти к Пелле.
— Ты ведь к Мими едешь… Она и ты, я…
О, Сильван! Куда меня понесло?! Охотники неизвестно что творят с синьориной Эспозито, а я сгораю на костре собственных страхов. Трезвая мысль мелькнула и пропала, а вот безумная агония, в которой билось моё собственническое «я», никуда не делась. Спаситель Ландольфи с нашей фурией на руках так и стояли живописной картинкой перед глазами.
— Ты и в ревности прекрасна, Гвидиче, — Ромео укутал меня объятиями, аккуратно прижимая к себе. — Мне тоже нелегко. Приходится оставлять свою единственную, любимую, прекрасную синьорину в одной больнице с Сальваторе.
— Тор здесь? — растерянно хлопнула ресницами.
— Здесь. Передай этому пухлому засранцу, что он должен сдержать обещание, которое дал мне.
Больше мы с Ромео не говорили. Оставив мне на прощание поцелуй, лекарь скрылся в карете. Держа под руку сестру милосердия, я смотрела, как экипаж покидает больничный дворик и уже скучала по Ромео. Мне всегда будет мало времени, проведённого с ним.
— Береги себя, — прошептала вслед.
Панического страха за жизнь синьора Ландольфи я не испытывала. Сегодня мне довелось убедиться, что он способен на многое, да и прав Пелле: его стая — шавки. Издеваться над синьориной Мими совсем не то же самое, что противостоять главному лекарю госпиталя Польнео и отряду инквизиторов.
— Ох, синьорина Ловчая, я так рада, что вы живы, — причитала сестра, держа меня под руку, пока мы поднимались по ступеням к главному входу больницы. — Я вас надоумила пойти к тому Охотнику. Простите, ради печатей!
