Красная Шкапочка - Жнецы Страданий
— Погоди! — Лесна кинулась к Тамиру. — Погоди, я забыла…
Она пошарила за пазухой и вытащила то, что взяла с собой и о чем в своей скорби едва не забыла. Костяной гребешок.
— Погоди… — она склонилась, собираясь вложить свой подарок в закоченевшую ладонь.
В этот самый миг холодные мертвые пальцы дрогнули и стиснули запястье девушки. Черные неподвижные глаза распахнулись и посмотрели на Лесану с голодной злобой. Крик застрял в горле. Жертва сделала попытку рвануться, но неживые руки держали крепко.
— Мой сын! — покойница тянула на себя подругу. — Сына моего за что убили?
Сухой скрипучий голос не принадлежал Айлише. Умертвие, овладевшее телом, рванулось.
Ихтор что-то крикнул. Лесану швырнуло на камни, а изломанное изуродованное тело Ходящей со стремительной яростью навалилось сверху.
Лежа на спине Лесана думала только об одном: она не может, не может, не может ударить ее. В ней нет сил на то, чтобы отшвырнуть мертвую подругу Даром. Потому что это тело принадлежало когда-то Айлише и покуситься на него было надругательством над памятью несчастной девушки из рода Меденичей, которую и так хоронили, словно дикого зверя — в пещере, под толщей каменных обломков.
— Айлиша…
— Сы-ы-ын… — простонал мертвый, полный темной жути голос и руки упырихи прижались к животу. — Где мой ребенок?
Ходящая рывком обернулась, затылком почувствовав опасность.
Тамир стоял напротив и смотрел на нее безо всякого выражения. Упыриха, с трудом подчиняя себе изломанное тело, нелепо переваливаясь, сползла с окаменевшей выученицы Клесха и двинулась к некроманту:
— Я есть хочу, Тамир, — хриплым жалобным голосом заговорила покойница. — Холодно мне. А дитя плачет… вот тут, — мертвая рука ткнула в рану на голове. — Плачет…
Колдун смотрел безо всякого выражения. Он видел, как глаза Ходящей наливаются голодом, как страшно елозит во время разговора, держащаяся только на одеревенелой плоти сломанная челюсть.
— Ардхаэр, — тихо и устало сказал парень. — Надг артрэ.
Темная жизнь разом покинула тело, и оно кулем рухнуло на пол пещеры.
Лесана, дрожащая от пережитого ужаса, подскочила к Тамиру, но тот отстранил ее от себя. Подошел к Айлише, склонился, разорвал на груди ворот смертной рубахи, снова подновил рану на своей ладони и сделал надрез над левой грудью покойницы. Щедро полил рану кровью, проговаривая слова заклинания.
— Теперь все.
— Как? — у Лесаны стучали зубы. — Как она поднялась? На ней же оберег был. Ты ее отчитал. Как она поднялась?
Из глаз девушки лились слезы.
Тамир осторожно повернул голову покойницы, раздвинул волосы на затылке, и Лесана увидела непонятную резу, нанесенную по всей видимости ножом.
— Я дурак. Надо было проверить, — сказал Тамир.
Девушка ничего не поняла, но в это время из-за спины прозвучал усталый голос Ихтора.
— Давайте ее похороним.
Не меньше оборота трое магов закладывали могилу камнями. Ихтор подтаскивал булыжники, Лесана подавала их стоящему в ямине Тамиру, и парень осторожно укладывал валуны на мертвое тело. Когда Айлиша оказалась полностью скрыта, ее последнее пристанище завалили обломками камней уже безо всякого почтения. Силы были на исходе. Но даже едва дышащие от усталости они смогли насыпать небольшой холм. Теперь посмертный дом девушки Меденичей не расхитит ни Ходящий, ни дикий зверь.
— Все, — чужим, лишенным чувства голосом сказал Тамир. — Идемте. Скоро рассветет. А нас еще наказывать будут. Надо поспать.
Он помог Лесане подняться с валуна, на котором она — уставшая, потная и грязная — сидела без сил. Подъем наверх — к обжигающему морозу и снегу показался всем троим бесконечным.
* * *В этот раз Лесана шла первой. Карабкалась по крутому склону оврага в сыпучем снегу, цеплялась за ветки кустарника, торчащего по склонам из сугробов, и вдруг почувствовала, как сверху пала чья-то неподвижная длинная тень. Девушка вскинулась. Голубой огонь заплясал на пальцах живее и жарче, готовый вот-вот сорваться с руки.
— Охолонись. Свои.
Прямо над ней возвышался Донатос. Откуда его Заблудшие вынесли? Следом что ли шел? Лесана, наконец, одолела крутой подъем и встала рядом.
Когда на поверхность лога поднялись Ихтор и Тамир, ирядно припорошенные снегом, крефф некромантов спросил выученика:
— Ну что? Упокоил?
Парень в ответ кивнул, не имея сил говорить о случившемся.
— Поди, резу-то не сразу нашел, а? Поди и не глядел, что она там есть?
Послушник отрицательно покачал головой, а наставник в ответ хмыкнул:
— Когда ж ума-то у тебя прибудет?
— Донатос, — вступился за парня Ихтор, — откуда ж ему было знать, что ты над девкой обряд провел?
— Неоткуда, — согласился некромант. — Оттого и должен был всю ее оглядеть сверху до низу.
— Он и оглядел.
— Когда поднялась, — фыркнул колдун. — Ну ладно, хоть тогда сообразил.
Лесана стояла, окаменев от ужаса перед совершенной подлостью. Да, понимала она, что колдовская реза не сама собой на затылке покойницы появилась, но что… чтобы вот так — над самым дорогим надругаться? Девушка перевела взгляд на Тамира, но в глазах у того была только усталость. Безбрежная, высушивающая душу. Не было в них ни злобы, ни ненависти, ни обиды. Лишь измождение.
Слишком многое свалилось на парня одним днем. Любимую потерял, тайком, словно тать, вынес ее из Цитадели, нарушая запреты, провел над ней обряд, потом увидел, как поднялась она — изуродованная, страшная, чужая — и снова упокоил, только уже не человека, а злобную нежить.
— А ты Ихтор чего за ними увязался, а? — поинтересовался некромант. — Иль ты слышал, как Нэд грозился запорть всякого, кто хоронить ее сунется?
Крефф невозмутимо вытер мокрое от снега лицо и ответил:
— Они все равно бы пошли. Только одни. Ни путь к каменоломням не знают, ни дорогу в лесу. Или бы ноги переломали или заблудились. А так и девка в земле, и эти двое дураков целы-невредимы. Да и наука обоим. Ночью за стены в одиночку выйти это тебе не свитки зубрить. На пользу все. Идемте.
И он зашагал прочь.
— Идем, дурень, — кивнул Донатос выученику. — Упокоил-то хоть с умом? Не обратится по весне твоя зазноба подснежником? Не пойдет в лесу у Цитадели поживы искать? А? Чего молчишь-то?
— Упокаивал я ее по обряду, — глядя в спину уходящему целителю, неживым голосом ответил Тамир. — Путь назад затворил, могилу обережными знаками отметил, резу закрыл кровью. Не поднимется.
Ему уже было все одно: запорют его до костей, сгноят в подвалах или еще что удумают. Он хоть и был жив, но душой словно умер. Не осталось у него более души. Выгорела дотла.
