Ткань наших душ - К. М. Моронова

XXXIII

Лиам

Глаза Лэнстона расширяются от ужаса.

Он смотрит на меня по-другому.

Чудовище — мой брат, моя плоть.

Рожденный от той же проклятой матери и бессердечного отца.

— Но…. он…

Глаза Лэнстона наполняются слезами, когда он смотрит на мой бок, где Кросби заставил меня так глубоко порезаться, помог затолкать лезвие.

Та ночь была адом и пределом моего наказания. Я никогда не истекал кровью так сильно за один раз, не купался в собственной крови и не чувствовал такого глубокого холода в костях.

— Он болен. Я тоже болен, — признаюсь со сжатыми кулаками.

Слова Кросби эхом отдаются в моей голове. «Ты должен быть наказан, Лиам. Ты выжил, чтобы тебя наказали за смерть Нила».

Лэнстон крепче сжимает мое запястье и притягивает меня к себе, чтобы обнять.

Я шокирован на секунду, прежде чем слабо улыбаюсь и так же обнимаю его.

— Ты страдал достаточно долго. Ты мой лучший друг, Лиам. Мой брат. Нам надо убраться отсюда, найти место, где он больше не сможет тебя найти. Ты, я и Уинн. Мы втроём сможем это сделать.

Я сомневаюсь.

Видение нас троих, счастливых, гуляющих по улицам Бостона, как они с Уинн так много говорят об этом, вызывает болезненную улыбку на моих губах. Мы выглядим такими довольными и… успокоенными.

Розовые волосы Уинн завиты, а ее запястья покрыты свежими татуировками, цитатами из книг, которые она любит. У Лэнстона тоже, с драконами и черепами. Я выгляжу счастливым. Невесомым. Мы гуляем под весенними листьями, тепло разливается по самым темным уголкам моего сердца.

Но мы не можем сбежать от Кросби.

Он найдет меня снова.

Он убьет всех.

Моя улыбка исчезает, и прекрасный образ нас троих становится серым и ужасным. Я стою перед их могилами.

— Сначала нужно забрать Уинн и уехать в безопасное место. Я разберусь с Кросби, а когда он уйдет… найду вас обоих.

Лэнстон отступает назад и смотрит мне в глаза. Он напуган. Блять, мне тоже страшно.

— Ладно. Но мы должны ей все рассказать. Я не могу больше оставлять ее в неведении.

Я киваю и хватаюсь за грудь.

Правду было бы намного легче сказать, если бы она не была такой болезненной

.

XXXIV

Уинн

Я сплю в больничной палате Лэнстона в ту ночь, когда Лиам открылся мне.

Он рассказал мне все.

Это… больно.

Мы втроем плачем, как травмированные дети, но когда берем себя в руки, планируем, как будем выживать.

Через два дня Лэнстона выписывают.

Когда возвращаемся в «Харлоу», все уже не так, как раньше.

Сейчас стены выглядят иначе. Осознание того, что десять лет назад здесь был такой аморальный человек, как Кросби, оставляет горький привкус во рту. Пропавшие люди… Интересно, что он с ними сделал.

И где они сейчас. Лиам, кажется, уверен, что Кросби что-то с ними сделал.

Лиам настаивает, чтобы я осталась в комнате Лэнстона. Он держит меня так далеко от себя, как только может; хотя я понимаю, почему, это причиняет мне такую глубокую боль.

Лэнстон крепко прижимает меня к груди, успокаивающе гладит рукой по голове. Он пытается успокоить меня.

— Все будет хорошо.

Я качаю головой. Уже далеко за полночь, но мой разум не успокаивается. Он наполнен страхом, ужасом и тревогой за Лиама.

Он один против дьявола, и я ненавижу это.

Когда-то мне казалось, что я знаю, как выглядит сломленный человек. Я думала, что знаю, что у них в глазах.

Я ошибалась.

Я не вижу Лиама целое утро. Лэнстон даже пропускает несколько сессий и едет в Бейкерсвилль, чтобы посмотреть, удастся ли его найти. Мы находим его только на послеобеденной музыкальной сессии.

Сломанный человек похож на мертвый цветок.

Я думаю, что умру, сидя так тихо, как только могу, и глядя на Лиама. Он сидит за фортепиано, выгнув спину, склонившись над клавишами, пустым взглядом уставившись в них. Обе его руки перевязаны, кровь просачивается из ткани над костяшками пальцев и окрашивает большую их часть в красный цвет.

— Я не могу сегодня играть, — говорит он дрожащим голосом, что мне хочется подойти к нему и забрать его далеко-далеко от всего.

Джерико сужает глаза, глядя на Лиама.

— Я хочу, чтобы ты посидел еще несколько минут и подумал о том, что ты сделал с собой, Лиам. Хочу, чтобы ты понял, почему ты не можешь играть сегодня и чья это вина.

Грудь обжигает ярость, и я резко встаю.

Поппи охает, сидя на нескольких стульях от меня. И все взгляды в комнате переводятся на меня.

— Он не виноват.

Моя кровь закипает так горячо, что я едва могу выговорить слова. Я крепко сжимаю кулаки по бокам.

— Это не его вина.

Джерико смотрит на меня и качает головой.

— Тогда чья же, Колдфокс? Если ты так хочешь поговорить сегодня. Чья это вина? Это ты порезала ему костяшки пальцев? Ты сломала ему мизинцы?

Дыхание становится тяжелее, а ярость продолжает разливаться, растущая внутри меня, как темный зверь.

Мне хочется кричать и швырнуть стулом в психолога.

Он не понимает. Он не знает.

Я оглядываюсь на Лиама.

Он сидит на скамье перед пианино, сгорбленный и уставший.

Его глаза сегодня такие тусклые, что мое сердце разрывается, когда я смотрю на него.

Я помогаю ему подняться.

И мы вместе выходим из комнаты.

XXXV

Уинн

Удивительно, как быстро меняется реальность.

Еще месяц назад я хотела умереть.

Теперь пытаюсь спасти свою жизнь.

Швы Лэнстона менее заметны, чем были в начале недели.

Он носит черную шапку, поскольку погода становится холоднее. Ноябрь и без того выдался жестоким.

Я сажусь рядом с ним, мы шепотом обсуждаем наши договоренности относительно отъезда из «Харлоу».

Чувствую острие лезвия в груди. Возможно, я не люблю это место, но мне будет не хватать времени, проведенного здесь. Конечно, я знала, что мое время здесь ограничено, но сейчас я лелею каждое воспоминание, каждое последнее мгновение существования в стенах поместья.

Лэнстон прижимается ко мне, и я закрываю глаза от его тепла.

— Ты никогда не говорил мне, что у тебя здесь машина, а не только мотоцикл.

Я смеюсь, когда мы смотрим в мой планшет. У нас уже есть квартира, в которую переедем.

— Я не люблю ездить на Мерседесе. Чувствую себя слишком шикарно.

Смеюсь и качаю головой.

— Клина тебя убьет, если узнает, что у тебя был Мерседес, а ты отказался везти ее на фестиваль.

Бедная Елина. Она так