Охота на ламию (СИ) - Иванова Инесса
Главный понимал, но всё же жажда зелья и обретения былой власти кружила голову, заглушая голос разума.
— Они убьют нас, — мрачно сказал Маг, оглядывая гостиную. — Теперь мы сами по себе. Нет больше никакой Лиги.
— Пока нет, — кивнул Томас, пусть нехотя, но согласившись со мной. — Пусть всё утихнет, а там со связями моего будущего тестя мы найдём новых покровителей. Древние давно кость в горле Истинных. Пора начать её крошить.
— Но где мы теперь достанем зелье?
— Я работаю над этим, не переживай. Деньги открывают любые, даже тайные двери.
Глава 27
Последние дни оказались столь насыщены событиями, что всем было не до занятий.
Внезапно арестовали второго проректора Нардика Стенсена по обвинению в изготовлении Адамантовой жилы, запрещённого зелья, наказание за это деяние — тюремное заключение сроком до десяти лет с лишением привилегий.
В коридорах, столовой и даже в душевых только и разговоров было, что про это. Одни говорили, мол, Стенсена подставили Истинные. Древняя кровь у них давно поперёк горла. Дознаватель захотел выслужиться, а новый преподаватель вернуться в родную Академию.
Другие отвечали, что не всё так очевидно, как представляется. Стенсен давно метил на место Келисии, желая вернуть Кломмхольм под мужское руководство, а сделать это можно, только угодив Истинным.
Покровительство власть имущих всегда требует денег. Пусть проректор волей начальства и преподавал светскую этику и танцы, всё же кто-то помнил, что в былые времена он имел совсем другие склонности.
Я же хотела получить сведения из первых уст. Рандал вот уже несколько дней не навещал меня, но я понимала, что сейчас у него в связи с расследованием много забот, поэтому не особо беспокоилась.
Наоборот, даже испытывала облегчение от мысли, что мне не пришлось самой искать таинственную лабораторию, а тем более встречаться со Стенсеном. От воспоминаний о его угрозах у меня волосы на голове становились дыбом.
И всё же любопытство терзало разум. Связан ли второй проректор с Охотниками? Вероятно, да. Он ведь сам проговорился о нападениях ещё тогда, когда о них не было известно в широких кругах. И мотивы его понятны: кому захочется вести столь несоответствующие его наклонностям предметы, когда появляется хоть малейшая возможность сбросить Келисию и самому сесть на её место?!
И всё же возникали закономерные вопросы: как на него вышли Охотники, имеет ли Стенсен отношение в организации Лиги и прочее. Оставалось надеяться, что он, поняв, что проиграл, расскажет всё без утайки. И что Рандал потом всё объяснит мне.
Всё же я тоже считала себя причастной к расследованию, да и пострадавшей, ведь Фарф была мне близкой подругой. Самым родным существом с тех пор, как я появилась в Дольнем мире!
И в эту тяжёлую пору, когда весь мир сузился до размеров Кломмхольма, я снова навестила Фарф. На этот раз я вызвалась помогать ей убирать лазарет. Обычно для этого использовали простых работниц, людей, в потомках которых так и не проснулась магия, но теперь всю работу выполняла бывшая ламия.
«Тогда ей разрешат остаться здесь», — поясняла гранда Тулия, и я поверила саламандре. Приют скорби не то место, куда бы я желала попасть Фарф, пусть она уже и не была той, с кем мы вместе познавали азы Магии крови.
— Вы знаете, вила, что вам запрещено убираться здесь, — мягко напомнила целительница, но по глазам я видела, что она меня не выдаст. И вообще всё понимает.
— Я ненадолго. Хочу побыть с ней рядом.
— Не привыкайте, — сказала гранда Тулия напоследок и пригладила огненные волосы жилистыми руками, как всегда это делала, когда волновалась. — Вы знаете, что оболочки, лишённые Дара, медленно тлеют, пока не угаснут совсем. Иногда они что-то вспоминают из своей прошлой жизни, обычно этому способствует появление близкого при жизни оболочки существа, но это не значит, что та, кого вы знали, выздоровеет. Лишение Дара необратимо, увы.
Я всё это знала и без подсказок, но не стала спорить, а лишь кивнула. Одно то, что целительница не гонит меня, а позволяет остаться, уже вызывало благодарность. Кто знает, сколь долго здесь останется Фарф? Вряд ли Келисия станет рисковать и без того подмоченной репутацией главы Института.
Оставшись наедине с подругой, я стала разговаривать вслух, вспоминая занятия, на которых мы проказничали, будучи адептками первого курса, всякие смешные истории. Всё делала для того, чтобы самой не расплакаться. И в который раз дала себе слово больше не возвращаться сюда: видеть Фарф было невыносимо больно.
— Ярлонг, Ярлонг, — стала вдруг повторять она нараспев, будто что-то хотела сказать. Конечно, это не так, оболочка лишь проигрывает важные события или связанные с ними эмоции. — Я никому тебя не отдам, моя прекрасная дева.
Я обернулась и посмотрела на оболочку. Девушка продолжала мыть полу, стоя на корточках, и время от времени негромко смеялась.
— Ярлонг, я стану твоей. И буду гордо носить имя. И собирать вишню в твоём саду.
Я застыла с тряпкой в руках. Садовая вишня в Илиодоре — признак роскоши, далеко не каждый гранд мог позволить себе её держать и ухаживать, чтобы та давала плоды. Это уже серьёзная зацепка!
Побросав тряпки в ведро и вытерев руки о грязный передник, что надела для уборки, я поспешила в соседний зал. За столом целительницы сидела одна из её прислужниц и писала что-то в журнале лазарета.
— Уже уходите? — спросила полукровка с невыразительной внешностью. — Лучше бы вам, вила, и вовсе здесь не появляться. Видите же, что ваша подруга давно мертва, так зачем бередить себе душу?
— А она раньше говорила что-нибудь? — спросила я с затаённой надеждой.
Полукровка отложила перо и отодвинула журнал, чтобы посмотреть на меня так, будто хотела спросить: «Ну и что, если да? Это ведь только воспоминания». Она была уже не настолько молода, как адептка, но и не настолько в летах, чтобы не суметь родить пару детей.
— Она постоянно что-то говорит, — медленно ответила полукровка. — Вспоминает. И вот что я вам скажу, вила: в Приютах Скорби правильно делают, когда блокируют волны памяти.
Оставалось лишь согласиться и поспешить к себе, тратить время на объяснение того, насколько всё это важно, я не собиралась. Но когда дверь комнаты закрылась за спиной, я задумалась. Кому написать о своём открытии? Встретиться лично возможности пока не было.
Словно в ответ на мой вопрос я нашла на столе письмо от Рандала. К нему прилагалась небольшая, размером с четверть сложенного листа, коробка из чёрного бархата. Едва тронув её пальцами, я вернулась к письму. Коснулась чернил, которыми было написано моё имя.
Первое, что почувствовала, безмерную радость, даже слёзы выступили на глазах. Надо же, не забыл, написал.
Дрожащими руками я развернула бумагу:
«Моя Регина!
Я не люблю писать письма, но сейчас другой возможности связаться с тобой у меня нет. Келисия освободила меня от занятий, поэтому я все дни провожу вместе с нашим щербатым другом и теми, кого он допрашивает.
Стенсен признался в изготовлении Адамантовой жилы, но на этом всё. Связных и покупателей он не сдаст. Насторожило и то, насколько искренне он был удивлён тем, что лабораторию обнаружили у него. Уверен, он и в глаза не видел никого из членов Лиги.
Но дознаватель же считает иначе. По мнению ликана, дело раскрыто, можно успокоиться. А то, что не нашли членов Лиги, так с ними, как он утверждает, свои разобрались. А с кем не успели, разберётся правосудие. В столице Стенсена разговорят.
Я же не уверен и в этом. Прошу тебя, во избежание опасности, не покидай Институт. Те, кого обложили со всех сторон, становятся безумно опасными. Им нечего терять.
P.S. Я прислал тебе подарок. Это колье сделало по моему эскизу, я сам заказал его у столичных ювелиров, и вот наконец оно готово. Будь обстоятельства иными, я бы с удовольствием надел его на тебя самолично, дотронулся до твоей шеи, делая вид, что вожусь с застёжкой. Погладил бы синюю жилку, изгибающуюся завитком и убегающую вниз к ключице.
