Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
— Прощаться — это замечательно, — одобрил Вартайт и вздохнул. — Но я же решил не держать тебя в клетке и всякое такое…
— Значит, можно целоваться?! — обрадовалась я, а он притянул меня к себе и чмокнул в губы.
— Со мной — можно. А этот не в меру ретивый студент… Увы, но боюсь, увидеться с ним нам ещё придётся. Он и в самом деле талантливый зельевар, такой талант грех отпускать на вольные хлеба. Так что прощаться — это хорошо, но необязательно.
На том и порешили.
Забегая вперёд, скажу, что с Истаем мы продолжили общаться, хотя, конечно, гораздо реже. И всё же встречались — периодически. О личном говорили мало, в моём случае ничего особенно не менялось, а про себя он никогда не любил рассказывать, но из нескольких скупых и неохотных фраз я поняла, что Ист встречается с той самой беглой лафийкой, женщиной на несколько лет старше его, которая делала когда-то целебные зелья и для меня. Вдвоём они открыли небольшую лечебницу, не лечебницу даже, приёмный кабинет, в которой мой приятель, в итоге получивший-таки заслуженный на мой взгляд белый диплом целителя, был единственным незаменимым врачевателем всех хворей разом, а дама его сердца совмещала обязанности зельедела и секретаря.
— А если у вас родится… — я немного смутилась, но всё-таки продолжила, — кем он будет считаться? Ведь в нём будет четверть человеческой крови!
Истай грустно, понимающе улыбнулся, прекрасно представляя, как тревожит меня вопрос приоритетной расы у межвидового потомства — это он так выразился, не я! Пожал плечами.
— Не знаю. Ещё недавно такое и помыслить было нельзя. Мир меняется, Тиль. Гланию оставили в живых, хотя несколько лет назад… Очевидно, замкнутые расы не смогут вечно хранить чистоту своей крови и избегать людей, чему вы с профессором изрядно поспособствуете. Пока ваш союз не одобрен и наследника нет, все молчат, но если ситуация изменится… Резонанс будет больше, чем ты себе представляешь.
— Человеческая кровь, — я зло выдохнула. — Всё портит! Почему не наоборот-то, почему она побеждает?! Мы же слабые. Недолговечные. Уязвимые. Болезненные. И магией овладеть толком не можем, и…
Ист успокаивающе коснулся моего плеча — и тут же отдёрнул руку, хотя в тот момент Вартайта и не было поблизости — высокий акт дуплишева доверия, за который очередной стене придётся расплатиться расцарапанной когтями поверхностью. Неловко засмеялся, устыдившись собственного жеста.
— Это плата за свободу, Тиль. Вы… мы, люди, свободнее, и это только кажется несущественным преимуществом. Если отвечать на твой вопрос… я не знаю, можно ли считать лафийцем того, в ком четверть человека. Узнаем, дадут боги тёмного и светлого горизонтов — узнаем. И ты узнаешь, рано или поздно…
— В моём случае всё однозначно, — невесело покачала я головой. — То есть мне-то без разницы, а вот Вартайту…
— Однозначного ничего не бывает, — Истай развёл руками. — Особенно в меняющемся мире на стыке эпох.
* * *
…и вот теперь Вартайт упирался и в единственный сохранившийся храм богов светлого горизонта идти и просить за будущее дитя, желанное, но, честно говоря, незапланированное, никак не желал. Это и радовало, и злило — нашёл же время вредничать!
— Если вы думаете, леди Мортенгейн, что идти в одиночестве в какой-то дикий лес в запрещённый всеми официальными инстанциями лафийский храм гневливых и мстительных опальных божеств — это хорошая идея, то я списываю ваше мимолётное безумие на гормональную перегрузку организма. Лучше сопроводите меня в магистрат: у меня есть веский повод их поторопить с принятием несомненно положительного решения. И, кроме того, это попросту бессмысленно, всё уже случилось, ничего не поменять. Ты не безграмотная столетняя бабка из глуши, ты целитель пятого курса обучения, а это, между прочим, не так уж мало…
— И все мои однокурсники думают, что звёзды мне ставят из-за тебя! — обиженно сказала я. — Потому что не надо было приходить со мной вместе в первый же день и смотреть на них голодным бешенным волком!
— Как надо, так и смотрел. Чтобы сразу прониклись уважением. А ещё лучше было сразу устроить показательное расчленение тела с объяснениями, — покивал Мортенгейн. — Со всех сторон польза была бы, куда ни глянь…
Между тем за препирательствами я успела сунуть ноги в сапоги и накинуть на плечи накидку. Вартайт стремительно переместился и оказался передо мной.
— Я же сказал, мне это не важно, Аманита.
— Мне важно.
— То есть, ты будешь разочарована человечком? — приподнял он бровь. — Тиль, тебе действительно настолько важна раса нашего ребёнка, что ты готова бросить меня… ладно, до меня тебе никогда дела не было, жестокосердная, бросить учёбу, бросить дивную леди Гламм, отраду очей моих, дай ей небо долгих лет жизни, и отправиться в какие-то непролазные неведомые лафийские дебри?! Я же тебе сказал — я рад, рад сейчас и тогда, два года назад, был бы рад. Мне сорок лет, Тиль, я многое переосмыслил и осознал, ты и наш ребёнок мне дороже рода Мортенгейн. А ты хочешь…
— Да, я хочу. По крайне мере, попытаться. Я знаю, что боги слепы и глухи, но вдруг наша история если не растрогает их, то рассмешит? Хочу, чтобы ты не чувствовал себя обделенным из-за связи со мной. Я так мало могу тебе дать!
— Ты дала мне всё. Целый мир.
Он обхватил мои плечи руками, пристально разглядывая меня, глаза в глаза — его маленький милый фетиш, появившейся после месяца общения в состоянии слепоты. И что уж такого особенного он во мне видел?! Лицо как лицо…
Руки Вартайта решительно стягивали с меня платье, губы касались то щёк, то лба, то кончика носа, ладони мягко обхватили полукружья груди. Но и у меня были свои тайные сладкие желания…
— Закрой глаза, — прошептала я, сдаваясь без боя — срок-то ещё совсем маленький! — Закрой глаза и не открывай их, пока не разрешу, мой профессор…
* * *
Вместе со здоровым лицом и вернувшимся зрением, регенерацией и отменным здоровьем после принятия противоядия на основе крови гарпии я получила и кое-что ещё. Мой голос вернулся ко мне раз и навсегда — и это не могло не радовать. А ещё я стала более ловкой. Никогда не блистала в физических упражнениях, напротив — но теперь природная неуклюжесть прошла, как застарелая болячка. Из объятий задремавшего Вартайта я выбралась, точно змея, не разбудив своего любимого дуплиша. Беззвучно оделась, дошла до двери, прихватив обувь и накидку в руку.
Внизу обуюсь. Правда, идти до этого «низа»… и надо же было этим заносчивым дуплишам отстраивать — страшно сказать! — четырёхэтажный
