Ни конному, ни пешему... - Надежда Костина
Ядвига кивнула. Значит, верны были ее догадки. На посохе у ведьмы не просто колдовские амулеты — запертые людские души.
Хозяйка продолжала, не сводя с панночки тяжёлого взгляда.
— Они мне без особой надобности, но за них я дам тебе на выбор три судьбы.
Вспыхнули в черной глубине зрачков золотые искры, замерцали, закружились огненным хороводом. Голос зазвучал литой бронзой.
— Юстина с детьми умрет. Три колоса я срежу быстро и легко самым острым серпом. Это первая судьба для тебя.
Удар сердца грохотом каменной плиты в родовом склепе.
— Три жизни выкупом за родных. Старый мельник, его жена и девка-холопка. Яга поможет принести кровную жертву. Это вторая судьба для тебя.
Судорожный вздох хрипом перерезанного горла. Кровь черным ручьем стекает в подставленные ладони…
— Не быть тебе матерью. Три дочери не родятся, ими расплатишься со мной. Третья судьба для тебя.
Сдавленный выдох стоном ветра зимней ночью. Пустота бескрайнего одиночества в людской толпе…
— Я приму любой выбор. Но жить с ним тебе. Долго жить, девочка! И помнить… Большего не проси.
Сполохи света в бездонных глазах растекались колдовским туманом, свивались потоками огней, распускались диковинными лепестками, открывая мир живых…ещё живых людей…
Вот Юська заходится в безумном крике. Верная Ганька роняет ведро с нагретой водой, охает, бросается к постели панны. Мельничиха, забыв о страхе перед лесной чаклункой, завзято спорит с Ягой, та хмурится, нехотя кивает, соглашаясь, и …протягивает бабе что-то, завернутое в чистую тканину!
Матинка божа — дитё!!!
Мальчик!!!
Тетка Ганна бережно принимает драгоценный свёрток, показывает измученной матери. Юстина тянет дрожащие руки к сыну-крохе, мельничиха счастливо улыбается, смахивает слезу с пухлой щеки и ловко успевает подхватить младенца, когда роженицу снова скручивает приступ нестерпимой боли…
— Решай! — настойчиво торопит хозяйка. — Долго под сенью живого леса я не выдержу. И брату моему не просто рядом со мной. Решай, ясна панна! Никто и знать не будет, только ты…
Ядвига крепко сжала заветный жёлудь. Она так мечтала посадить его во дворе родного дома, вырастить чудесное дерево — опору и защиту их рода!
Дома больше нет.
А семья… семья есть!
Она найдет тело отца, и на его могиле посадит подарок лешего. И потомки пана Лихослава будут жить на своей земле долго-долго. Януш-чертяка отстроит заново поместье для своих детей…и внуков…
И маленький Лих будет требовать у батька отдать дедову шаблюку…
Дядька Михась доживёт до глубокой старости. Хитрый упырь ещё успеет понянчиться с правнуками. Грозная водяница войдёт в его дом заботливой невесткой, женой любимого внука. Ее дочери наследуют реку, а сын…Сын останется на мельнице… человеком…
Ядвига им поможет…
Отдаст долг.
И руки ее не осквернит кровь верных людей…
Не быть ей матерью?
Пускай!
Цена не слишком и высока, если рассудить…
Стало легко и свободно. Подумалось, что отец одобрил бы такое решение…
Хозяйка судеб грустно улыбнулась, принимая выбор юной ведьмы, и протянула раскрытую ладонь. На ней лежали три зёрнышка. Одно — маленькое и темное. Второе — крупное, налитое силой. И третье — искривленное, нездоровое…
— Это мой подарок, — тихо-тихо прошептала девочка-смерть. — Они прорастут. Сквозь времена и сроки. Кто знает, может быть, ты сможешь их найти…
Зашумели, закачались дубовые ветви, ветер играючи подхватил пшеничные зерна, стремительно взмыл в Поднебесье, закружился шальным вихрем и беспечно умчался вдаль.
Глава шестая
— От же бисова тварючка! А ну кышь от дитя! — сердитый шепот служанки и топот кошачьих лапок выдернули из муторной дремы.
Ядвига неохотно заворочалась, натянула на голову одеяло и засопела недовольно. Мурза, когда хотела, могла скользить бесшумной тенью, а значит, мерзавка шумит и будит хозяйку нарочно.
Надо бы приструнить черную негодницу. Уши надрать и запереть где-нибудь…
Позже…
Сейчас лень.
— Ах ты клята злыдня! Вот я тебе! — грозный шлепок и насмешливое мрррр вызвали улыбку.
Не иначе Мурза Ганьку дразнит. А та нет, чтоб уважить ведьмину кошку — испугаться или молитву прочитать, — лается и рушником гоняет «кляту злыдню» от спящей хозяйки.
Сон медленно таял, оставляя туманную дымку образов, вереницу смутных предчувствий и удивительное чувство свободы и завершенности.
Казалось, в эту ночь она родилась заново. Нет больше прежней Ядвиги — взбалмошной, порывистой девчонки. Беззаботной и счастливой, своевольной и бестолковой.
Вместо нее на свет божий явилась…кто?
Поживем — увидим!
Думать не хотелось. Хотелось свернуться калачиком, закутаться в овчину и слушать живую тишину старой хаты. Вот скрипнула заслонка печи, потянуло едким дымом. Сырые дрова чадили и горели неохотно. Видать, Левко-дурень не с той поленницы притащил. В котелке закипала вода — смачна каша будет на вечерю. Мыши шуршали в подполе, журчала на перекатах Река. Ганька, примостившись на лавке, правила рубаху. Игла ловко мелькала в натруженных пальцах.
В окна светило закатное солнце, окрашивая стены золотистым сяйвом.
Кошка таки забралась на подушку, ткнулась горячим носом в щеку и тронула лицо мягкой лапкой. Мол, просыпайся, пора!
Ядвига чихнула и открыла глаза. Мурза радостно оскалилась, спрыгнула на пол, зашипела на Ганьку и…пропала.
Точно — тварючка!
Бисова…
Служанка негромко выругалась, поминая дидька и весь его род до седьмого колена.
— Ганя, — тихо позвала девочка.
Та охнула, отложила шитье в сторону, повернулась к очнувшейся хозяйке. Глаза красные то ли от слез, то ли от недосыпа, а может от того и другого сразу.
— Таки разбудила вас клята звирюка. Вот же паскуда! А панна Юстина в ней прямо души не чает. Нет чтобы хворостиной по хвосту и…
— Ганя, — перебила Ядвига, — я долго спала?
— Так… — та запнулась, прикидывая время, — вечереет уже. Видьма наказала вас не будить, хоть сто лет спать будете. Только где ж оно видано, чтобы живой человек спал сто лет! Вот пару деньков — это можна! Помню мой дидусь…
