Над словами (СИ) - Иолич Ася

– Вот это да, – улыбнулась она, вставая. – Аяна, давно не виделись! Дай-ка обниму тебя. О, опять этот необычный запах!

Аяна оглядела её платье, причёску и серьги и подняла брови. Ригрета потанцевала плечами и прикусила кончик языка.

– Да-да, – подмигнула она. – Всё как я хотела. Я скоро уезжаю к морю. Какое милое дитя, – сказала она тихо, глядя на Лойку. – Вы похожи. Неужели?... – Аяна кивнула, и Ригрета улыбнулась ещё шире. – Ладно. Мне пора. Мы с Лиадэр едем к портнихе.

– С Лиадэр?!

– Держи друзей близко, а... Ну, ты знаешь, – расхохоталась Ригрета. – А битвы мы перенесли на другое поле. Страсть не должна пропадать зря.

Она скользнула за дверь, поцеловав Харвилла в щёку, и Лойка, проводив её глазами, в замешательстве повернулась к Аяне.

– Какая она...

– Она актриса, – сказал Харвилл, с улыбкой наблюдавший за происходящим. – Она этим живёт. Это причудливое смешение яви и картин, которые она сама себе рисует... Меня забавляет это. Аяна, тут принесли новость, которая показалась мне интересной. В дом Пай Пулата прислали в подарок золотую ложку, украшенную камнями.

– И что?

– Это подарок... ребёнку.

– О! Харвилл! Это пока секрет. Кира Атар Гелиэр ожидает дитя... примерно в октябре. Не знаю, кто узнал и прислал ложку, но лучше пока ничего не печатай об этом, хорошо? Я не знаю, захотят ли они вообще сообщать... Мы с Гелиэр не хотим, чтобы её запирали.

– Я понял. Хорошо. Про их дом ходит много сплетен... Опять это лицо. Нет, я не буду рассказывать тебе... И печатать тоже.

46. Мастер в запирании дверей

Он долго рассказывал об успехах сэйнана, явно довольный собой, а Лойка, немного заскучав, присела за стол и перекладывала листы его записей, время от времени улыбаясь.

– Он сочиняет очень смешные истории, – сказала она на обратном пути, проезжая по одной из центральных улиц. – Айи, ты тут такого навертела! Учебный двор, листок новостей... Как ты умудрилась?

– Понятия не имею, – честно ответила Аяна, вздыхая. – Если откровенно, то в основном всё делает Конда. Не спрашивай, как... Я сама иногда не понимаю.

Встревоженный Верделл встретил их у ворот, но на вопросы Аяны о причине беспокойства смутился и ушёл в дом. Лойка пожала плечами и ушла на кухню к Вараделте, а Аяна до вечера сидела с Киматом в детской, слушая взрывы смеха с кухни, когда Лойка рассказывала об очередной своей шалости.

– К тебе можно? – спросил Верделл, заглядывая в детскую. – Кимо, давай покатаю!

– Тебе опять одиноко? – спросила Аяна, когда Кимат окончательно устал и сидел над игрушками, сонно перебирая их.

– Слишком много всего. – Верделл потёр лицо, потом повернулся к ней. – Она нашлась, но я потерялся.

– Что тут у вас? – впорхнула Лойка в детскую.

Верделл встал и вышел из комнаты, и она нахмурилась.

– Почему он бегает от меня? – спросила она. – Что с ним такое? Нормально же разговаривали!

– Мне кажется, он стесняется, – пожала плечами Аяна. – Он поклялся оберегать увечную девушку, которая обеспечила его свободу, отдав свою. Думал, что это будет... как он сказал... Искупление. А это оказалась ты, свободная, как ветер над морем, которую попробуй ещё обидь. А выскакивать... Это вообще в его привычках. Помню, я напала на него со злыми словами в постоялом дворе, и он вот так же выбежал.

– Ненавижу, когда он так делает, – нахмурилась Лойка. – Он и в долине постоянно так делал. Видимо, олем Ати была права, и некоторые вещи не меняются. Ну ладно. Тут много интересного и помимо его спины, которую я постоянно наблюдаю. Дашь мне купресу? Положу себе в шкафчик. Так приятно вспоминать о доме!

Купреса пахла так, что в носу защипало от нахлынувших воспоминаний. Аяна отсекла ножом часть веточки с мелкими иголками и протянула Лойке.

– М-м, какой аромат, – сказал Конда, заходя в спальню. – Айи, это напоминает о долине. Почему такое грустное лицо? Потерпи совсем немного, хорошо?

Неяркий свет нескольких свечей не в силах был скрыть печаль в её взгляде, и Конда удручённо сел на постель, стягивая сапоги.

– Я терплю. Я терплю изо всех сил. Я верю тебе. Я поклялась не совершать больше ошибок и верить только тебе. Но я всё равно постоянно боюсь чего-то. Боюсь потерять тебя.

– Лучше верь себе. Ты уже стоишь у этой двери, и у тебя есть ключ, – сказал он, целуя её. – Однажды ты зайдёшь туда и перестанешь бояться. Возможно, ты сделаешь это раньше, чем я. Ты боишься потерять меня так же, как я боюсь потерять тебя. Ты говорила про запертые двери и страх. Вот он.

– Но как мне перестать бояться в таком случае?

– Никак. Я прямо-таки мастер в запирании дверей, за которыми лежат вонючие портки, уж поверь мне, – улыбнулся Конда. – Я просто непревзойдённый знаток того, как вдумчиво, под разнообразными очень разумными предлогами отложить дело, которое мне не нравится, но требует завершения. Гораздо более умелый, чем Верделл, который просто разворачивается и уходит от того, что считает слишком сложным или пугающим. Но я борюсь с этим. Пытаюсь избавиться от источников вони и привязанных ниток. Страх заставляет смотреть в маленькую стеклянную линзу, за которой в зеркалах твоего сознания пересыпаются твои серые и чёрные мысли, как бусины и осколки. Помнишь игрушку Олеми? Вот так же, только без цвета. Ты можешь начать разбираться, что это за осколки, но не забывай отрываться от линзы, иначе окажешься внутри, между зеркалами, и уже не отличишь, где правда, где вымысел. Я почти шагнул туда, за этот порог, осознанно лишая себя возможности вернуться. Но пришла ты и удержала меня, и очень вовремя, потому что в эти коридоры не стоит уходить без света или нити, что приведёт тебя обратно. Я не пугаю тебя?

– Я слышу каждое твоё слово, Конда. Я вижу всё, что ты говоришь.

– А теперь посмотри ещё внимательнее. Взгляни мне в глаза. Положи руку мне на грудь. Ты чувствуешь, как бьётся моё сердце? Я перед тобой. Я живой, я рядом, и дышу этим немыслимым ароматом купресы и твоей кожи. Там, в детской, спит наш сын, и этот день ещё не уплыл по реке памяти, так может, отпустим его туда вместе?

Огоньки свечей на лёгком сквозняке тихо колебались. Конда спал, раскинувшись на неприлично большой кровати, а за окном над заливом две луны тихонько ползли по небу от одного склона к другому, разливая по воде жидкое серебро. Аяна лежала, прижавшись спиной к его горячему боку, пытаясь представить предстоящее лето, купание в бухте, поездку в эйнот. Таште наверняка понравится вольный выпас... Да и Ишке, наверное, с его бродяжьей душой оценит загородные просторы. Они будут гулять по рощам с Киматом, по целым рощам и полям, а не какому-то одному маленькому саду, а потом, чуть позже, отправятся на одном из этих больших кораблей в долину, и она увидит отца и маму.

Сердце захлестнула тоска, усиленная ароматом купресы. Теперь, когда Лойка нашлась, некоторые воспоминания особенно сильно тревожили душу. Тили, милая Тили, Коде, Сола... Аяна повернулась, утыкаясь лбом в рёбра Конды. Ничего. Она увидит их. Он обещал, и он сдержит слово.

Она закинула ногу на него и прижалась всем телом, и Конда во сне повернулся и обнял её. Равномерное, сонное теплое дыхание и биение жилки на его шее успокаивали и убаюкивали. Она закрыла глаза, и сон подхватил её и понёс, покачивая на ласковых волнах, похожих на дороги Фадо и движение приливов и отливов.

47. А тебе бы хотелось, чтобы он смотрел?

Верделл сидел на кухне, вяло ковыряя жареные яйца с хлебом.

– Где Вараделта? – спросила Аяна, наливая ачте. – В городе?

Верделл кивнул, подпирая щёку ладонью.

– Ты неделю ходишь кислый. Верделл, а ну, приходи в себя!

Верделл поморщился, и Аяне показалось было, что он что-то скажет, но он промолчал.

– О, а вот и ты, – влетела Лойка на кухню. – Верделл, я возьму Нодли?

Он сидел, не поднимая взгляд от тарелки, потом посмотрел на Аяну.

– Арчелл может съездить и купить ещё одну лошадь? – спросил он.