Хамелеон и Бабочка (СИ) - Грачева Татьяна Александровна

— Лошадь свою лабрадорскую привёз, а Диночка где?

Максим загнал автомобиль во двор, закрыл ворота на замок и только тогда ответил:

— Мы с Диной расстались.

— Как рассталися? С Диной? Да ты шутишь, да?

Максим неопределённо пожал плечами.

— Не шучу, ба.

Мария Павловна всплеснула руками.

— Так и думала. Я вчерась рубаху с левого рукава надела, а утром в мойке битую тарелку обнаружила.

Максим сел на скамейку рядом со старым почтовым ящиком, вытянул ноги и уткнулся затылком в забор.

— Не получилась у нас пара.

— А ну признавайся, — бабушка селя рядом и дёрнула за локоть, заставляя обратить на себя внимание, — накобелил?

— Что?

— Что-что! Изменил Диночке-то? Эх, Максимка, Максимка, что ж ты такой беспокойны-то как… как маманя твоя. Натура кобелиная.

Максим не стал спорить. Про кобелиную натуру он лучше бабушки знал.

— Ба, я другую люблю.

Мария Павловна привстала от удивления.

— Другую? Какую другую. Только привозил Диночку знакомиться. Когда ты успел?

— Ба, не говори так. Зойка — это серьёзно.

Мария Павловна поднялась, подозвала Димона, ошалевшего от свободы, и осуждающе покачала головой.

— Только не привози пока Зойку знакомиться. Я не сумею её встретить радушно. Мне Диночка очень понравилася, и я сержуся на тебя.

Сердиться сердилась, но ужином накормила до отвала. Даже пирог испекла с луком и яйцами. Максим по привычке оглядел подворье, прополол палисадник, а после плотного ужина зашёл в мамину спальню. Здесь, как и прежде, сладко пахло пудрой и духами, только теперь добавились нотки затхлости и плесени. Давно нужно было перебрать гардероб мамы и как следует проветрить этот музей.

Максим сел на край постели, напротив зеркала, провёл ладонью по серебристой поверхности. Пыли не было, зеркало помутнело от старости. В одном из ящиков лежал сборник стихов Блока. Ещё в детстве Максим заглядывал в него, книга всегда открывалась на месте закладки в виде засушенного василька. Насколько он помнил, мама знала только одно стихотворение — "Незнакомка", его и цитировала.

Отложив сборник, Максим открыл малахитовую шкатулку, перебрал старую бижутерию мамы и достал кулон в виде перламутровой бабочки. Подняв до уровня глаз, качнул украшение пальцем.

В его мысли вторгся голос.

— Скучаешь?

Максим оглянулся. В дверях стояла бабушка. Она медленно и задумчиво вытирала руки полотенцем. Перекинув влажную тряпицу через плечо, приблизилась и села рядом.

— Нонче у меня мыло из рук выскользнуло. К беде.

Максим сделал вид, что не услышал мрачное предупреждение. Бабуля любой мелочи придавала значение и во всем видела знаки.

Положив кулон на ладонь, он ласково погладил пальцем.

— Почему я никогда не видел это украшение на маме?

— Потому что его подарил твой отец. Уворовал небось у кого-нибудь. Стыдно такое носить. Да и опасно, мало ли, хозяин увидает.

— Не высокого ты о нём мнения.

Бабушка презрительно фыркнула.

— Цыган и есть. По натуре. Лицо у него такое было, будто он задумал коня скрасть, али видел чего-то глазищами своими.

Максим усмехнулся.

— Так ты не шутила, что у меня глаза цыганские?

— Так це правда. Цыганва.

— А больше ты ничего о нём не знаешь?

Мария Павловна задумалась и решительно покачала головой.

— Не знаю. Один раз-то его и видала. Олька просто сдурела от него, вот и тебя родила. А он ещё раньше сбежал. О тебе и не знает, небось.

Максим убрал кулон в шкатулку и рассмеялся.

— Да уж, не голубых я кровей оказывается.

— Невезуха у нас в роду с любовями, — вздохнула Мария Павловна.

— Почему? Ты же с дедом долго прожила.

Бабушка горько усмехнулась:

— А как непросто с ним было. И дебоширил, и пил, и по бабам ходил. Сколько кровушки моей попил, вампирюга. Только, когда мамой твоей обрюхатил, немного успокоился, всё переживал, что не выношу. Очень тяжко было мне. Олька слабенькая родилась, от неё и врачи отказались, знахарка помогла местная. Думали Олюшка не выживет, али я подохну. На второго потому и не решились. Дорого нам дочка досталась. Правда потом, когда Оля окрепла, он опять принялся мои нервы на кулак наматывать. И так до самой смерти. Да ты ж помнишь, — бабушка протяжно и печально вздохнула и ласково улыбнулась, — какой он был дуралей. Змей подколодный, но любимый.

Максим покачал головой. Деда он помнил назойливым и немного нудным, не мог представить его молодым мужчиной, вскружившим бабуле голову.

Оставив бабушку, он вышел на улицу, опустился на скамейку и поднял взгляд на небо. Оно смотрело на него точками светящихся зрачков и дышало вечностью. В кармане тренькнул телефон. Сердце ускорилось заранее, словно почувствовало, кто беспокоит его поздно вечером. Максим достал мобильный из кармана и разблокировал экран. Это действительно была Зойка. Она ничего не написала, прислала фотографию, ту самую с поцелуем.

Максим рассмотрел её внимательно, приблизил и разглядел фрагментарно. Руки, губы, глаза. По телу пронеслась горячая волна, похлеще самого яркого открыточного возбуждения. Он хотел написать что-нибудь в ответ, даже начал набирать признание, но потом передумал. Словам он не верил, подозревал, что и Зойка не верит. А вот ощущения его не обманывали. Это было оно самое. То, от чего когда-то настолько сдурела его мама, что на свет появился он. В случае Зои зрячим было её тело, вот оно правильно реагировало, а мозг только и делал, что выстраивал преграды и искал рациональные объяснения.

Достучаться словами до неё не возможно, она реагирует первобытно — инстинктами и интуицией. Им и верит. Он снова посмотрел на фото их поцелуя и широко улыбнулся: завтра он увидит Зойку.

Он не успел убрать телефон в карман, на экране высветилось сообщение.

«Ну и как мы смотримся?»

Макс хмыкнул и набрал ответ:

«Твоё место в моих руках».

Курсор засветился. Но ответа не было долго. Наконец раздался одиночный писк.

«Я скучаю».

Максим подозревал, что Зоя писала что-то другое, но потом удалила и отправила это незамысловатое признание.

Он же не стал себя ограничивать и написал всё, что сейчас чувствовал:

«Я скучаю по твоему аппетитному запаху, по твоей капучиновой коже, и бессовестным пальцам. Ты даже не представляешь, какие у меня на тебя нахально-неприличные планы. Хорошо, что ты гибкая и сильная».

Она прислала одну строчку и смайл с выпученными глазами.

«Ты меня пугаешь».

Максим набрал ответ и довольно улыбнулся.

«Поздно, Зойка, теперь ты от меня никуда не денешься. Попалась».

Ответ пришёл сразу:

«Кто ещё попался».

Фрагмент из записной книжки Максима «Путь к сердцу женщины». Пирог с луком и яйцами.

Иногда можно накормить свою женщину и таким «бабушкиным» блюдом. Просто, питательно, по-деревенски. Автострада к сердцу определённого типа женщин. Мотайте на ус. Это даже не десерт, хотя идеально сочетается со сладким чёрным чаем. В чай можно добавить листья мяты или лимонника.

Дрожжевое тесто выложить в круглую форму, заполнить начинкой из рубленных отварных яиц и зелёного лука, сверху накрыть узорным пластом теста и смазать желтком с молоком. Выпекать в духовке до золотистой корочки.

14. Открытка "Школа"

Эта глава длинная, я не смогла её разрезать без вреда для сюжета, поэтому книга закончится не в субботу, а в пятницу утром.

Максим проснулся с ощущением, что всю ночь мучился от кошмаров, но абсолютно не помнил каких именно. Что-то непонятное, тревожное и утомительное. Он приподнялся на локтях, прислушался к звукам за окном: Скулил Димон, громко орали петухи и ещё громче кудахтали куры, готовые порадовать хозяйку свежими яйцами.

Максим перевернулся на живот и, накрыв голову подушкой, пробормотал:

— И будильника не нужно.

Заснуть он уже не смог, освежился в прохладном уличном душе и зашёл на кухню. Бабушка вовсю хлопотала у плиты. Увидев Максима, покачала головой: