Хамелеон и Бабочка (СИ) - Грачева Татьяна Александровна

Грачева Татьяна

Хамелеон и бабочка

1.1. Открытка "Кофейня"

Бабочка перелетела с подоконника на край тарелки. Сложив крылья, притворилась частью рисунка на стене и успешно вписалась в лазурный орнамент гжельской росписи на плиточке. Максим наблюдал за ультрамариновой гостьей уже несколько минут, намеренно замедлился и старался не шуметь, чтобы её не спугнуть. Такую расцветку ему ещё не приходилось встречать: ярко-голубая, с тёмной каймой на трепещущих крылышках.

Украсив карамельным соусом хрустящую корочку вишнёвого штруделя, Максим добавил пару листиков мяты на шарик пломбира и отошёл на шаг, чтобы полюбоваться кулинарной композицией. Видимо, бабочка, разбуженная апрельским солнцем, прилетела на запахи кондитерской. На эти ароматы замечательно приманивались не только насекомые, но и посетители заведения «Рогалик и булочка».

Даже сейчас зал кондитерской не пустовал, хотя время обеда прошло, и оголодавшие работники ближайших организаций и магазинов уже успели усмирить аппетит.

Бабочка почувствовала дуновение ветра из распахнутого окна и, вздрогнув, перелетела с тарелки на яркую открытку. Взгляд Максима переместился вслед за ней. Открытка была почтовой, обладала всеми признаками путешествующего послания: по всему периметру её украшали характерные потёртости, верхний правый угол занимала простенькая марка. Только вместо адреса отправителя значился адрес того места, где Максиму следовало оказаться ровно через сорок две минуты. Ещё утром он изучил изображение на лицевой стороне. Кофейню, изображённую на фото, он хорошо знал, несколько раз пил там кофе и даже пробовал их выпечку, мысленно поставил их повару три с плюсом и взял на заметку оформление окон. Через день и в его кондитерской появились уютные гирлянды с крупными стеклянными лампочками.

Ни поздравления, ни другого романтичного послания на открытке не наблюдалось. Кривые строчки, уходили вниз и намекали на заниженную самооценку отправителя. Может, он сильно торопился, а возможно писал на весу. Почерк был неразборчивый, острые верхушки букв ощетинились, словно расчёска, кололись и выглядели кусачими. Максим хмыкнул: он быстро привык распознавать эти каракули, а когда-то они казались посланием от истинного врача с многолетним опытом шифрования рецептов.

Максим убрал брикет мороженого в холодильник и стянул с шеи белый фартук. В голове рассеянно шевелились мысли, чуть бледные, нечёткие, смазанные музыкой и разбавленные голосами, доносящимися из-за двери. Он давно снял с себя обязанности повара, использовал кондитерскую, как свою собственную, оснащенную по последнему слову техники кухню. Иногда ему хотелось проявить творчество или опробовать новое необычное блюдо, а ещё готовка успокаивала нервы. Собственного кабинета у него не было, в необходимое личное пространство он переоборудовал часть общей кухни. Стол у окна по умолчанию считался его «островом», никто никогда его не занимал. Не так давно Максим решился на сожительство и ещё не свыкся с постоянным присутствием девушки на своей территории, периодически сбегал в кондитерскую, подышать ванилиновой свободой.

Максим неосознанно искал взглядом бабочку. Осиротевшая без живого украшения открытка вызывала покалывание в подушечках пальцев и томление где-то за диафрагмой. Чем меньше времени оставалось до «часа икс», тем сильнее становился этот странный зуд. Максим не просто к нему привык, он им наслаждался. Это приятное ощущение больше всего напоминало физическое возбуждение, пик восторга в самой высокой точке взлетающих качелей, первую стадию опьянения… и всё это одновременно. Острое, щекочущее, давно ставшее личным наркотиком и, к счастью, всегда повторяющееся.

Потянувшись за полотенцем, Максим не заметил бабочку и случайно придавил её. Она нелепо шлёпнулась на пол и в попытках взлететь суетливо затрепыхалась. Максим приподнял её за крыло и поднёс к распахнутому окну. Когда он разжал пальцы, ветер подхватил лёгкое насекомое, но пронёс недолго. Бабочка приземлилась на асфальт и на несколько секунд затихла, а потом конвульсивно задергалась, то ли в предсмертных судорогах, то ли снова пытаясь взлететь. Лепестки цветущих абрикосов тут же присыпали её, словно снег, поглотили и похоронили.

Максим невольно нахмурился. В мысли тут же просочились все возможные последствия его неосторожного душегубства, озвученные бабушкиным напряжённым шёпотом. Он и хотел бы быть несуеверным, но не мог. От любимой родственницы ему достались не только цыганские чёрные глаза, но и вера во всякую чертовщину. Он вырос среди пышно цветущих предрассудков и сроднился с ними, как большинство свыкается ежедневными ритуалами в виде чашки кофе или утренней зарядки.

Задержаться на этой мысли Максим не успел, дверь открылась, в комнату вошла Наташа. Точнее вошла её грудь, Наташа появилась чуть позже.

— Максим Леонидович, какая красота, можно я сфоткаю?

Она достала телефон и приблизилась к столу. Мороженое подтаяло, но ещё держало форму.

— Леонидович? Наташ, ты чё? Фоткай, потом и съесть можешь.

Наташа намеренно выпятила грудь, блузка натянулась, пуговицы грозились вылететь из петель, а ткань — треснуть.

— Я, между прочим, на диету села.

Максим услужливо опустил взгляд. Бюст оценил и широко улыбнулся.

— Натали, какая диета? Такую красоту нужно холить и лелеять, а не истязать. Чтобы я про диеты от тебя больше не слышал. И вообще, кондитерская не место для этого слова, считай, это наш собственный «Волан-де-Морт», нельзя тут это слово произносить.

Наташа сфотографировала штрудель с разных сторон и подмигнула Максиму.

— Что бы ты без меня делал? Я тебе рекламу обеспечиваю и приток клиентов.

Максим вытер руки и слегка приобнял Наташу.

— За премией к Валерии, она хозяйка моего кошелька. От себя же могу только поцелуй выписать.

Он, конечно, лукавил. Валерия Юзефовна была бухгалтером кондитерской, как и все сотрудницы, прошла через стадию влюбленности в Максима. Достигла возраста, когда уже поздно носить пластиковую бижутерию, а бусы из янтаря — ещё рано. К Максиму она испытывала смешанные чувства: материнские, сестринские и просто классические женские. Валерия выполняла свои обязанности иногда с излишним рвением, будто не просто отвечала за прибыль вверенной ей организации, а экономила семейный бюджет. Кондитерская держалась именно на ней, Максим это понимал и выделял среди «своих женщин» дополнительным комплиментом.

Сотрудниц Максим баловал, иногда флиртовал. Они отвечали ему взаимностью, хоть и старались держать дистанцию, называя по имени-отчеству. Друзья Максима, посмеиваясь, именовали его кондитерскую «гаремом», но втайне завидовали цветнику и нарочно приходили сюда за кофе и булочкой.

Максим подхватил открытку, засунул в задний карман джинсов и изобразил воздушный поцелуй. С Наташей его в прошлом связывали отношения, оттого и позволялось ей больше, чем остальным. Расстались они без ссор и обид, сохранив в общении пикантные шутки и прилюдные объятия. Только дурак откажется от возможности прижаться к такой роскошной груди. Максим дураком не был, но и в измену эти тисканья не записывал.

— Сегодня блюдо дня — вишнёвый штрудель. Подавайте с пломбиром, карамельным соусом и мятой.

Оказавшись в зале, он успел раздать ещё несколько улыбок двум официанткам. Новенькая на кассе смутилась и зарделась, явно не привыкла к вниманию и комплиментам. На любую вежливость она реагировала чуть ли ни как на предложение руки и сердца. Максим нарочно выделил её персональной улыбкой и кивком головы. Эта игра в «объект обожания» доставляла ему удовольствие.

На улице он снова достал открытку и перечитал описание людей, в чьи судьбы ему предстояло вмешаться. Какое же это все-таки всемогущество! Вот, наверное, что означает этот зуд. Наслаждение властью, гораздо более пьянящей, чем должность президента или получение Оскара за главную роль.

1.2. Открытка "Кофейня"