Марина Суржевская - Янтарь чужих воспоминаний
— Кай, — глаза теплые, медовые, солнечные. Кошачьи. — Кто она?
— Сестра. На полгода младше.
— Как это? Не может так быть — на полгода.
— Я приемный ребенок, — укачиваю Лили, и становится легче. Страх за нее вытеснил безумие. — Меня усыновили в семь лет, я это помню. Все, что было до этого — очень смутно. И очень ярко день, когда я вошел в дом приемных родителей. Милинда была первой, кого я увидел.
Синевласка смотрит спокойно, и в ее глазах нет отвращения или злости, а то, что есть, заставляет мое сердце стучать, как молот…
— Ты ее… любишь? — и упрека в ее глазах тоже нет.
Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на синевласку.
— Я не знаю, как это назвать. То, что я к ней чувствую. Знаешь, есть люди, которые прорастают в тебя. Насквозь. В сердце. Легкие. Селезенку. В нервы, мышцы, кожу и мозг… словно сорняк. Или паразит. И избавиться от этого невозможно. Можно пытаться… выкорчевывать… но не получается. Никак не получается. Прости. Не надо тебе этого… знать.
Врачи, приставленные к дознавателям, реагируют очень быстро: наши жизни ценят и берегут, хотя мы самые здоровые люди во всех протекторатах. Эскулап поджал недовольно губы, когда понял, что лечить нужно не меня, а синеволосую девушку, но быстро сменил гнев на милость, получив щедрое вознаграждение. Он даже шутил, прослушивая легкие Лили, но меня это не обмануло. Ложь имеет неестественный лиловый оттенок, она разливается в воздухе, словно щупальца гигантского осьминога, заполняя собой тесное пространство и не давая дышать. И я порадовался, что синевласка не может видеть наших лживых раздувшихся осьминогов, что множились в комнате с каждой улыбкой. Моей и врача.
Цветочек уснула, и мы вышли в гостиную.
— Мне нужен список врачей и учреждений, где ей помогут. Рекомендации. Направления. Все, что вы можете сделать для ускорения процесса лечения.
— Не спросите, чем она больна? — врач поймал мой холодный взгляд и осекся. — Уже знаете. Конечно, запамятовал… Да, я все сделаю. Но это будет довольно… дорого.
Он снова осекся под моим взглядом.
— Какие у нее шансы?
— Любовь творит чудеса, господин дознаватель.
— Странно слышать это от врача, — сухо бросил я.
— Чем больше я работаю, тем сильнее понимаю, что не все подвластно разуму. Возьмите. Здесь рекомендации и лекарства, которые ее поддержат. Но не стоит откладывать лечение. Болезнь коварна, девушка будет чувствовать себя хорошо, даже отлично, симптомов, кроме редкого кашля — никаких. Но при этом медленно угасать. Так что стоит поторопиться.
— Разумеется.
Я проводил эскулапа и тихо прошел в спальню. Сел у кровати, глядя на освещенное ночником бледное лицо. Какая насмешка. Я столько раз искал смерти, и как никто заслужил ее, но жив и абсолютно здоров. А маленькая тонкая синевласка умирает… Несправедливо.
* * *… — Ты убил его? — глаза Мили холодные до стужи. В них нет горя, есть злость.
— Его убил бродяга, — я неспешно наливаю себе малиновый морс с кислинкой прошлогодней клюквы. В доме кроме нас никого, лето на излете, и окна снова открыты. В них врываются порывы холодного воздуха, ощутимо пахнет надвигающейся грозой, но закрывать лень. Я люблю грозу. И вдыхаю полной грудью, улыбаясь.
Мили дергает меня за руку, заставляя повернуться.
— Не ври. Это ты! Я… знаю… А тот бродяга… Он даже не мог толком описать Ариса!
Я поворачиваюсь, заглядываю ей в глаза. Милинда на голову ниже меня и стоит, запрокинув лицо и сжимая губы. Она злится, и я пью эту злость, как горький морс.
— А даже если и так, — улыбаюсь я. — Даже если так, Мили. То что? Что ты сделаешь?
Она не отвечает, а я пожимаю плечами и ухожу наверх, в свою комнату. Нужно собираться, утром я уезжаю в академию. Все же успел замерзнуть, стоя у окна, и сейчас меня слегка знобило. Быстро разделся, прошел в душ, надеясь согреться под горячими струями воды.
— Кай, мы не договорили!
Мили ввалилась в тесную душевую и гневно уставилась на меня, уперев руки в бока. Я посмотрел на нее через плечо.
— Я — договорил. И выйди, Мили.
— А я — нет. Поклянись, что ты не трогал Ариса!
— Не собираюсь я ни в чем клясться, — фыркнул я, потянувшись к баночкам с мылом. — И если ты не заметила, я собрался помыться.
— Скажи, что не трогал его, Кай! — Милинда пихнула меня в плечо.
— Я не трогал его, Мили.
— Ты врешь. Я знаю, что это ты. Чувствую!
— Если ты такая чувствительная, то зачем тебе мои слова? — съехидничал я.
Сестра замолчала, но уходить, похоже, не собиралась. Стояла, привалившись к стеклянной дверце, и рассматривала меня, сузив глаза.
— Это сделал ты, Кай.
— Ты ничего не докажешь, — я налил мыло на мягкую мочалку и провел по груди.
— Ты сошел с ума? Ты убил его, потому что ревновал!
Я лишь пожимаю плечами.
— Тебе ведь это так нравилось во мне, Мили. Разве нет? — я швырнул мочалку и повернулся к девушке. — Тебе ведь нравится видеть, как я ревную? Конечно, нравится. Ты тешишь свое самолюбие. Тебе всегда так нравились мои взгляды, мои отчаянные прикосновения, мой стыд. Ты знала, что я схожу с ума от тебя, и делала все, чтобы это не прекращалось. Входила в мою комнату в одном белье, чтобы пожелать доброго утра. Ложилась вечером рядом, целовала перед сном. Так по-сестрински, правда?
— Прекрати! — она чуть попятилась и в глубине синих глаз мелькнула легкая паника. Моя сестра красива. Она красива так, что захватывает дух. Красивая и талантливая, и с самого детства любит играть. Со мной.
— Почему? Мне надоели твои игры, Мили.
— Не подходи!
— Так выйди. Давай, Милинда, вали отсюда, пока есть возможность. Или снова сделаешь вид, что тебе просто любопытно? — я не трогал ее, лишь жадно втягивал воздух, не пытаясь скрыть, как на меня действует ее присутствие здесь, в этом влажном и тесном пространстве душевой. Мне действительно надоели эти игры. Ее взгляд скользнул по моему телу, медленно, так медленно, что я чувствовал его, как прикосновение. Мое тело уже дрожало от желания, член прилип к животу, и мысли путались. Я снова жадно втянул воздух и прижал ладонь к влажному стеклу, возле плеча Милинды.
— Ты так смотришь, сестричка… Хочешь потрогать?
— Нет.
— И кто здесь врет? — Я чуть склонил голову и медленно лизнул ее щеку. — Ты хочешь. Не понимаю, откуда знаю это, но знаю. Прикоснись ко мне, Мили. Давай. Я тоже этого хочу, ты же видишь. Ты действительно сводишь меня с ума.
— Нет…
— Прикоснись… — еще одно движение языком. Знаю, что уже не остановлюсь. Мы оба знаем это.
— Прекрати!
— Зачем мне останавливаться? Разве не для этого ты пришла?
