Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон
* * *
Жермен действительно был на крыше. Он сидел на полу незаконченной спальни в пристройке с односкатной кровлей на втором этаже, обняв подтянутые к груди колени и уткнувшись в них лбом. Маленький темный комочек на фоне белой постели.
Живое воплощение горя — и портрет человека, отчаянно нуждающегося в утешении. На что тогда нужны бабушки? — вспомнились слова Дженни.
Осторожно, чтобы ненароком не свалиться вниз, я обошла комнату, цепляясь за перекрытия и благодаря Бога за сухую безветренную погоду. Стояла тихая звездная ночь, наполненная еле слышным шелестом сосен и крылышек ночных насекомых.
Наконец я пробралась к нему и села рядом; ладони у меня немного вспотели.
— Что случилось, мой хороший?
— Я… — внук осекся, быстро глянул через плечо и придвинулся ближе. — Я получил письмо, — прошептал он, прижав руку к груди. — Мне его дал мистер Майерс; там было мое имя.
Понятно, почему мальчуган так разволновался. Как и Фанни, Жермен впервые получил письмо, адресованное лично ему.
— От кого оно?
— От мамы. — Он нервно сглотнул. — Я узнал почерк.
— Ты его еще не открывал?
Жермен покачал головой, не отнимая руку от груди — будто письмо могло вдруг взять и улететь.
— Жермен, — ласково сказала я и погладила его по спине, ощущая под фланелевой рубашкой худенькие лопатки. — Мама тебя любит. Тебе нечего бо…
— Нет, не любит! — выпалил он и сжался в комок, словно поглубже пряча обиду. — Она не может меня любить. Я… я убил Анри-Кристиана. Она даже видеть меня не желает!
Я обняла его и притянула к себе. Положив голову мне на плечо, Жермен заплакал навзрыд. Тихонько раскачиваясь, я утешала его, словно маленького ребенка, хотя он давно уже вышел из нежного возраста.
Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно.
— Ты не убивал Анри-Кристиана, — твердо сказала я. — Ведь я тоже была там и все видела.
Действительно была — и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику…
Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью.
— Даже вспоминать страшно, — вздохнула я. — Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь.
— Да, — выдавил он. — Но не смог! Не смог, бабуля!
— Знаю, — шептала я, покачиваясь вместе с ним. — Знаю.
Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком.
— Дай-ка письмо. — Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. — Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти.
— Как же я его прочту? — Он беспомощно усмехнулся. — Здесь слишком темно.
— Схожу в хирургическую за свечой, — сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. — На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду.
Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень.
Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж — чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны.
Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме.
— Бедняжки, — прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась — почти, — что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно.
Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым — он покачал головой.
— Ну хорошо, — сказала я и, откашлявшись, начала: — Mon cher petit ami…
На этом месте я остановилась от удивления, а Жермен ощутимо напрягся.
— Ох… — выдохнул он еле слышно.
Я тоже невольно охнула, вспомнив эти слова, и у меня отлегло от сердца. Mon cher petit ami — так Марсали называла старшего сына, когда он был совсем малышом, еще до рождения девочек.
Значит, все хорошо.
— Что там дальше, бабуля? Что она пишет?
Немного успокоившись, Жермен прижался ко мне, сгорая от нетерпения.
— Может, сам прочтешь? — с улыбкой спросила я, протягивая письмо.
Внук яростно помотал головой, тряхнув светлыми волосами.
— Нет, лучше ты, — хрипло попросил он. — Пожалуйста, бабуля!
Mon cher petit ami,
Мы только что переехали в новый дом, но он никогда не станет по-настоящему родным, пока ты не вернешься.
Твои сестры ужасно по тебе скучают (они шлют свои локоны — поясняю на случай, если ты не понял, что за странные космы вложены в письмо, — девочки боятся, что ты уже забыл, как они выглядят. Светло-каштановый локон — Джоани, темно-каштановый — Фелисити. Рыжие волоски принадлежат коту), а папа ждет не дождется, когда ты приедешь и будешь ему помогать.
Он запрещает девочкам разносить газеты и листовки по тавернам — а они очень хотят!
Еще у тебя появились два братика,
