Узник зеркала (СИ) - Муратова
Во время танца граф не сказал ей ни слова, несмотря на все ее неловкие попытки завязать легкий разговор. Печать тяжелой думы легла на его лицо, а, когда музыка завершилась, он помедлил, прежде чем выпустить ее ладонь. «Да что с ним такое, в самом деле?!» — недоумевала Оливия.
Желая положить конец недосказанности, которая начала тяготить ее, она подождала, когда он закончит разговор с мистером Хаксли и викарием (ох уж эти мужчины с их «мужскими разговорами» — как всегда, некстати), и подошла к нему с твердым намерением признаться в том, что его обманула и не собирается ни жертвовать своим сердцем, ни возвращаться в Колдфилд.
— Ваша светлость, то, что я хотела сказать… — начала она, но он даже не взглянул на нее. Широко раскрытыми глазами он глядел в свою ладонь, и его тонкие губы дрожали.
Оливия тоже взглянула в его ладонь, но ничего не увидела.
— В чем дело? — настороженно спросила она.
— Снег пошел, — тихо ответил лорд Колдблад.
И действительно, только сейчас заметила Оливия, в воздухе вокруг них плясали снежинки, перемешиваясь с лепестками цветущей вишни.
— Смотрите: снег! — радостно закричал кто-то из гостей.
— Снег! Снег! — подхватила захмелевшая публика.
От толпы отделилась женская фигура с толстой косой и в платье лазурного цвета и подошла к ним.
— Крессентия, — приветствуя ее, холодно кивнул лорд Колдблад. — Это то, что я думаю?
— К несчастью, — подтвердила она. — Зеркало разбито. Гордон на свободе.
— Кто?
— Ката, — глядя в сторону, процедила Крессентия. Там, куда она смотрела, небо почернело и часто сверкали молнии. Надвигался шторм.
— Каковы наши шансы? — сжал руку в кулак Колдблад.
— Если ты, я и Аурелия выступим единым фронтом, я бы сказала один к четырем. Мощь Гордона огромна, и на его стороне Лео.
— Лео? — вздрогнул граф. — Зачем?
— Вот сам у него и спросишь. Нам нужно немедленно отправляться в Колдфилд, у нас почти не осталось времени.
— Да, — опустил голову он. — Хорошо… Дай мне только пару минут, ладно?
Не обращая внимания на мистера Хаксли, жестами подзывающего их под своды беседки, граф приобнял Оливию за плечи и увел ее в сторону, туда, где никто не мог их слышать. Он щелкнул пальцами, и мистер Хаксли отвернулся, вспомнив, что забыл на раскладном стуле любимую трубку.
Оливия сложила руки на груди — становилось холодно. Вокруг них стремительно сгущались сумерки. Снег повалил единым массивом.
— В чем дело? — жалобно спросила Оливия, которой вдруг стало страшно. Она никогда не слышала, чтобы кто-то так бесцеремонно обращался с лордом Колдбладом, и была удивлена отсутствием какого бы то ни было отпора с его стороны. — Кто это? — спросила она, оборачиваясь на Крессентию, которую они оставили у рододендронов, сейчас уже невидимую сквозь метель. — Я ничего не понимаю. Мы возвращаемся в Колдфилд? Уже?
— Случилось кое-что непредвиденное. Мой брат Гордон — помнишь, я рассказывал тебе о нем? — выбрался из своего заточения. Возвращаюсь только я. А ты остаешься здесь, Колдфилд для тебя сейчас слишком опасен.
— Вы вернетесь за мной? Когда?
Граф задумчиво покачал головой. Он возвел глаза к небу, а потом вдруг протянул руку и с силой стиснул ее пальцы.
— Оливия… Лив, у нас мало времени, так что я буду краток. Последние недели заставили меня пересмотреть свое решение. Я многое понял. Ты должна «жить, существовать», как того велит твое имя. Никто не имеет права требовать твоего сердца, и ты ни в чем не виновата, даже в том, в чем сама себя винишь. У тебя прекрасное сердце, и я надеюсь, ты будешь очень счастлива.
— Я не понимаю! — в тревоге закричала она, видя, что он отвернулся, собираясь уходить. — Когда ты вернешься? У нас обоих должна быть счастливая жизнь, разве нет? Ты тоже, как никто, ее заслуживаешь!
— Ты ничего не знаешь, — поморщился он. — Я всегда говорил тебе полуправду… Впрочем, нет, сейчас это неважно. Правда в том, что я… я не вернусь за тобой, — твердо произнес он.
— Нет! — плача перебила она. — А клятвы?..
— Мой брат жаждет мести, и он слишком могущественен, чтобы я мог ему противостоять.
— Нет! Нет!
— Давай не будем устраивать сцен, Лив.
Она подбежала к нему и со всей силы наотмашь отвесила ему пощечину.
— Не смей так говорить! Не смей! Я знаю, ты сумеешь одолеть Гордона, ты должен!
Она накинулась на него с тумаками, так, что Финнегану пришлось взять ее в охапку, чтобы прекратить поток ударов. Оказавшись прижатой к его груди и не в силах пошевелиться, она вдруг почувствовала, что теряет соприкосновение с землей. Она бы упала, но его руки крепко держали ее.
— Ну почему? — заплакала она, и он принялся гладить ее по волосам, не зная, что сказать, до смерти удивленный ее эскападой. — Почему? Так не должно быть! Почему сейчас, когда…?
— Ш-ш-ш, Лив, — успокаивающе зашептал он ей в самое ухо. — Ты забудешь меня.
— Никогда!
— Подожди, послушай. Я сделаю так, что и ты, и твои родные забудут, что я когда-либо существовал. Так будет лучше для всех. Все, включая тебя, будут думать, что ты никогда не покидала отчего дома. Конечно, деньги, которые я по уговору перевел твоей семье после нашей свадьбы, останутся с вами, так что у тебя и твоих сестер будет достаточно приданного…
— Но я не хочу… забыть, — почти беззвучно прошептала Оливия, чувствуя, что проваливается в сон, и отчаянно сражаясь с туманом, застилающим ей глаза. — Не хочу! — из последних сил воскликнула она.
— Т-с-с-с! Не нужно криков. Теперь все будет хорошо.
========== Глава 18 ==========
Ледяные все продолжали и продолжали пребывать, так что очень скоро в парадном зале стало тесно. Хлопком в ладоши Гордон заставил стены отступить, расширяя пространство, а сам встал во главе помещения, выпрямившись и заложив руки за спину, ожидая начала собрания.
Ката, сидя на стуле в углу комнаты, неподвижно смотрела перед собой. Себастьян жалобно хныкал и дергал рукава ее платья, пытаясь расшевелить ее, но она лишь улыбалась в пустоту.
Лео болтал ногами со шкафа. На Ледяных он предпочитал не смотреть: для него, Хранителя Юга, это было все равно, что глядеть на солнце. К тому же, одно присутствие северных фей отзывалось у него мурашками по коже. Они разительно отличались от шумных, игривых, капризных и непредсказуемых фей его края, которые устраивали пирушки, длящиеся столетиями, и играли музыку, заставляющую смертных плясать, пока
