Узник зеркала (СИ) - Муратова
Нет, зачем сейчас об этом думать? Зачем вспоминать страдания, через которые ей пришлось пройти, ледяной кафель плитки в ванной и обыиндевеевшую раковину, необходимость быть все время подле камина, потрескавшуюся кожу рук, пресную еду и унылые пейзажи окрестностей? Наконец, в ее жизни снова весна! Прощай, холодный замок, который она никогда не считала своим домом! Что бы она ни пообещала Колдбладу, ни одна сила на свете не заставит ее вернуться в его имение. А о том, чтобы пожертвовать свое сердце чахлику Себастьяну и подумать смешно! Перед ним она точно ни в чем не провинилась, и ничем ему не обязана.
Оливия прикрыла глаза, слушая птичье пение. Раньше, чем ей хотелось, карета свернула на знакомую каштановую аллею, всю в цвету, и у Оливии забилось сердце от воспоминаний, которые неожиданной мощью обрушились на нее. Когда-то они с Хэлли искали под этими деревьями каштаны, раздвигая опавшую листву мокрыми зонтиками, а сами листья сушили между книжных страниц. Это воспоминание неожиданно повлекло за собой другое, о вечерних сборах в гостиной, когда миссис Уилкинс накрывала на стол чай с булочками, близняшки дрались, Оливия с головой уходила в книги, а Хэлли, аккомпанируя себе на фортепиано, напевала романсы. Мистер Хаксли обычно ворчал, что его слух не выдержит этих мук, потому что пианино расстроено, тогда миссис Хаксли вступала с ним в перепалку, настаивая, что девочке необходимо упражняться, и дело кончалось жалобами на цену услуг настройщика. Это были уютные вечера, но Оливия их не ценила. Ее раздражали домашние, их громкие голоса и суетливость, ей хотелось, чтобы ее оставили в покое и позволили читать в тишине и одиночестве. Кто бы мог подумать, что вскоре ей осточертеют и тишина, и книги, и что она затоскует по шумным вечерам семьи Хаксли.
— Я скучала по дому, — призналась она лорду Колдбладу, заметив, что он проснулся и внимательно ее изучает.
— Не забывай, что теперь твой дом — Колдфилд.
— Когда уже в Колдфилд придет весна? — капризно протянула Оливия. Этот вопрос не сходил с ее губ два последних месяца. — Мне так опостылели холода.
Обычно граф отвечал очередным нравоучением, взывая к ее терпению, но сейчас в непривычной ему манере лишь грустно кивнул:
— Мне тоже.
Из-за угла выступил добротный дом семьи Хаксли, сделанный из коричневого кирпича, окруженный кустами смородины и шиповника. Экипаж остановился, и Колдблад вышел первым, чтобы подать жене руку. Оливия распрямилась, глядя, как из распахнувшейся парадной двери дома к ним по крыльцу сбегает Хэлли. Она ничуточки не изменилась: та же копна светлых кудряшек, неуклюжие движения и красные щеки.
— Лив! — закричала Хэлли, рупором прижав ладони ко рту. — Подумать только, это и вправду ты!
Оливия, забыв о том, что пообещала себе держаться с отстраненностью леди, бросилась ей навстречу.
— Ох, Хэлли, прошла целая вечность!
— Дольше! Ты совсем о нас забыла. Мы получили твое письмо, но до последнего не верили, что ты приедешь.
Сестры обнялись и расцеловались. Хэлли хотела поцеловать и Колдблада, но он склонился в поклоне и она, глупо хихикнув, ответила церемониальным реверансом.
— Мисс Хаксли, — сдержано сказал граф. — Примите мои глубочайшие поздравления.
— Спасибо, ваша светлость, — густо покраснела та, мимоходом скользнув завистливым взглядом по дорожному платью Оливии.
К ним уже спешили мистер и миссис Хаксли, за чьими спинами маячили неразлучные близняшки. Когда с обменом приветствиями и поцелуями было покончено, мистер Уилкинс, который занимался хозяйством дома на пару со своей женой, проводил их в гостевую комнату. Лорд Колдблад с самого начала настаивал, чтобы они сняли комнату в гостинице, но Оливия решительно отвергла его идею, заявив, что боится клопов. Теперь же граф с неудовольствием обводил взглядом крошечную каморку, которую им отвели. Он слишком долго был затворником, чтобы уютно чувствовать себя где бы то ни было, кроме своего имения. Оливия же с удовольствием вытянулась на кровати, отметив новые занавески на окнах, синие в золотую лилию, букет свежих цветов на столе и, главное, до боли знакомый запах их дома.
После легкого ленча предстояло собираться и ехать в церковь на венчание. Оливия надела роскошное кремовое платье, сшитое на заказ по ее эскизу специально к такому случаю, к которому она выбрала атласные перчатки до локтя. Она надолго застряла перед зеркалом, пытаясь уложить свои растрепавшиеся в пути волосы так, как это делала Кларенс. Леди Колдблад совсем отвыкла сама заниматься своей прической, так что на это ушло почти полчаса, и пунктуальному Колдбладу пришлось за локоть оттащить ее от зеркала.
— Как я выгляжу? — как всегда, спросила Оливия, довольная своим обликом и предвкушающая эффект, который произведет ее появление в обществе под руку с Тем-Кто-Живет-На-Холме.
— Как рождественская ель, — прикрыл глаза лорд Колдблад. — Я бы снял с тебя половину украшений.
— Вы ничего не понимаете, милый граф, — улыбнулась Оливия. — Драгоценности теряют блеск, если не надевать их в люди, а мы никуда не ходим.
— Все будут смотреть на тебя, а не на невесту, — предупредил он.
— На то и расчет!
Колдбладу оставалось только покориться. Он уже привык к тщеславию Оливии и ее дурному вкусу, и даже находил их забавными. Рядом с ней какая-то часть его души расслаблялась и он чувствовал, что мог говорить абсолютно все, что приходит ему на ум, потому что она не способна его понять, и слишком занята собой, чтобы этого захотеть. Ему было настолько хорошо в ее обществе, что в последние дни его все чаще одолевали сомнения в игре, которую он затеял. Будет ли справедливо просить ее сердца в обмен на жизнь Себастьяна, когда она сама сущий ребенок? Пусть испорченный, зато наивный и непосредственный, с почти что обескураживающей искренностью, которой не мог похвастаться никто из людей, которых он знал в бытность своих выходов в свет. Она была столь же прямолинейна и искренна, как Элинор, разве что не так умна. Но, в отличие от непредсказуемой Элинор, которая была для него вечным источником страданий, с Оливией он чувствовал себя почти счастливым.
Ожидания леди Колдблад оправдались, когда, заняв свои места на церковных скамьях, они немедленно стали центром всеобщего внимания. Пожилые матроны в широкополых шляпах с перьями с любопытством
